Соня Рыбкина - Огонь моей души – слова

зимой мы играем с тобой в снежки, на дворе холодно и темно – как на моей душе;

ты прелестен и юн, снег покрывает твое лицо, ты будто прячешься в мираже,

ты исчезаешь будто под гул ветров, говоря: «ты прости, уже поздно, мне вот пора уже»,

и уходишь, оставляя зимнюю пустоту, мерзлость на сердце; одиночества явный жест.

у меня, мальчик, один для тебя совет: ты себя не губи, ты лучше меня забудь;

я половину жизни промучила без твоих вечно теплевших рук – выдержу и теперь.

милый мальчик, у нас с тобой ничего ведь общего, у нас с тобой разный терновый путь;

ты обретешь себя, ты найдешь свое, ты отыщешь счастье и любящие глаза – только, мой мальчик, верь.

у тебя было много их, через край – от мальчишек и до мужчин;

ты хоронишь их имена на кладбище памяти и одиноких душ.

ты любила их просто так, не за что – порывисто-без причин,

но каждый был тебе надоедлив и бескрайне чужд.

ты выдавишь из себя улыбку, глядя на фото, где вы вдвоем;

где вы курите сигареты, где целуетесь, не разжимая губ;

ты ведь помнишь то лето, его глаза – ты растворилась в нем,

в его звонком смехе, в его словах; он был весел и даже груб.

тот, другой, был жеманен, дерзок, невыносимо скучен,

вы подолгу молчали, смотря на небо; гуляли вечером у реки,

и каждый ваш день был сер, неярок – хладен и однозвучен;

он ушел от тебя под рассвет, и шаги его были неслышимы и легки.

когда-нибудь ты расскажешь, отчего дарила себя чужим,

отчего любила не тех, отчего всю жизнь прожила одна.

«где же тот, что был бы тобой отчаянно так любим?

где же тот, с кем была бы счастлива, влюблена?»

«мы вместе учились в школе, он был некрасив, но дорог мне и любим,

он был улыбчив и мил, он излучал какой-то необъяснимый свет;

он был и упрям, и горд, и слишком неуязвим…

его давно в моей жизни нет».

Тишину в ночи разрывает мой одинокий крик.

Мой милый, скажи, чего ты теперь достиг? Отсрочил ли смерти миг; добился, о чем мечтал; нашел ли то, что отчаянно так искал?

Я помню наши выцветшие поля; я помню исчерченные ладони, твой изумрудный взгляд; ты целовал меня, словно вершил обряд.

Я помню, как мимо прогрохотал снаряд, едва нас с тобой задев; как мы, дрожа, сидели, не разжимая рук; как горланили нараспев какой-то простой мотив – и мир вокруг нас поворочался и затих.

Мой милый, скажи, если бы ты не ушел, – мы выиграли бы войну?

Я помню ту мрачную, снеговую весну – в самом тылу врага, где ветер подхватывал кровные облака, где нельзя и пошевелиться, и задышать – в спину тебе вонзится их вырезной кинжал – дуло вражеского ружья.

Мой милый, я теперь научилась ждать – одиноко встречать закат; зимой попадать в метель, осенью – в листопад; смотреть в окно на поток дождя, из года в год представляя тебя и твои глаза.

Как придешь, словно не было этих лет; как вернешь в мою жизнь счастье и Божий свет.

Я верю, ты улыбнешься, и я пойму: ты все тот же – любящий и родной.

Выживший на войне.

Я знаю, ты сможешь – мы выиграем-победим.

Только вернись ко мне.

ты улыбался – я тебе пела арии о любви;

я пела тебе о море, о Боге, о поясах зари;

я пела тебе о людях, об улицах – желтые фонари;

я пела тебе о столицах и городах – затушенные огни.

назови меня, милый, по имени.

назови.

дай мне имя – жизнь или смерть, желание или страсть;

серебро или золото, служение или власть;

я руку свою вложу в твою узорчатую ладонь;

я горю да переливаюсь – ты только меня затронь.

мы сидим у моря на берегу, да колышется волн прибой.

я смотрю на твое лицо – мне бы губы твои целовать;

мне бы смеяться – не слезы лить; улыбаться – не горевать;

мне бы с тобой у костра сейчас обниматься да танцевать.

мне бы нити меж нами не побояться да разорвать.

мне бы тебя сейчас называть своим;

мне бы в тебя уйти и захлопнуть дверь.

жаль только, милый,

у нас больше нет

«сегодня», «в настоящее» и «теперь».

Птицы по небу чертят сложные виражи; огонь в камине потрескивает-дрожит; ворон-чернее-ночи каркает да кружит. Мне бы теперь пересилить да пережить; мне бы сразу знать, что ты соткан из зла и лжи.

Мне бы тебя не встретить, не полюбить; мне бы забыть тебе посвятить стихи; мне бы смеяться тебе в лицо, бросить тобой подаренное кольцо; мне бы сердце твое разбить, развеять по ветру жалкий прах.

Мне бы крик о пощаде целовать на твоих губах.

Мы были детьми, нам было по восемь лет; мы вместе любили встречать по утрам рассвет; ты играл на свирели, а после мы собирали букет полевых цветов.

Тогда ты нашел тот остров – ты говорил, что смерти и времени нет пути до его чарованных берегов.

Но мы росли, нам исполнилось по семнадцать; я помню твою улыбку и хитрый взгляд; я помню губы твои с привкусом янтаря – мой личный губящий яд. Я помню, как впервые стала твоей на нашей цветной поляне.

Как слепо верила – ты не предашь меня; не обманешь.

Я помню, как в нашу деревню пришли они; как ты очутился в ловушке их ловко подстроенной западни; как спрятался в их тени. Ты вспомнил про остров, ты говорил – там время бессильно, там ты будешь бессмертен, они доставят тебя туда. Ты говорил, и голос был твой безумен и холоднее льда.

Да и цена оказалась «невелика» – надобно было лишь душу свою продать.

Помню, как в последнюю ночь целовала тебя до зари; как молила остаться, не уходить; как лицо прятала на твоей груди – «поговори со мной, милый, поговори»; ложь, увы, была у тебя в крови.

Помню, как ветер отнес тебе мой безнадежный крик: «Не позабудь меня, милый, не позабудь – молю».

«Я, милый, тебя люблю».