Ксения Гильман - Повести временных мест

Да воскреснет слово твое, и да стает снег!
Погляди на землю мою, что лежит во льдах…
Как теперь молиться мне, если живу во сне?
Глух мой голос, Господи, запертый в проводах.
Жестяное времечко ломится в мертвый дом…
Так душа желает к потокам твоим, Мой Бог,
только ей под силу ли вновь зачерпнуть крылом
от небес твоих, для которых меня берег?
Урони перо на покрытый сукном алтарь —
жду тебя я, Господи, там, где условлено,
потому что нету изъяна во мне, Мой Царь,
кроме ран навылет, куда утекло вино!
Вертоград мой, Господи, вырубил жадный вор,
изорвал меха мои бред молодых годов,
но пока притих целый мир, на расправу скор,
припади ко мне, низойди из своих садов!
Да воскреснет слово во мне, и да станет свет!
Искуплю мой страх чистым золотом новых строф…
Только не молчи, не молчи, не молчи в ответ
на мою понапрасну пролитую любовь!
Опали огнем и взорвись у меня в груди,
не псалмом, так песней – но только не будь немым!
Я уже над пропастью, Господи, погляди,
мне вспороли спину созвездья твоей зимы…
Мне под силу, Господи, выстоять на ветру.
Погляди: босая иду по одной струне,
как плясун канатный, что верит в свою игру,
даже если знает, что нету пощады в ней.
Оборви все нити и дай мне ступить самой —
пусть хохочет площадь, юродством моим сыта.
Только так и надо идти, чтоб дойти домой:
доплясать до неба нельзя, не сносив креста.
Плеть ветров твоих хлещет по сердцу между строк,
из-под всех заплат пробивается белый пух…
Потому что нету изъяна в тебе, Мой Бог,
ибо не был нем ты, но был недалек мой слух.

Что там, в твоих краях, зовется летом?
Прохладный бриз, соленая вода,
ступни босые на песке прогретом
и горизонт, зовущий в никуда?
Не вымытая с вечера посуда —
вчерашняя пирушка удалась! —
случайный синий взгляд чужого чуда,
морщинки от улыбок возле глаз?..
В моем скиту, в моей высокой башне
из белой кости да из серебра,
зовется летом этот чай вчерашний,
слепых теней вечерняя игра,
плед, сигарета – здесь совсем не жарко —
и золотой заморский апельсин…
Я не нашла бы лучшего подарка —
от сердца к сердцу, только попроси!
А ты не пишешь и давно не просишь
ни бога, ни порога, ни тепла:
сам по себе ты, сам себе приносишь
ту радость, что я прежде берегла…
Но, если вспоминаешь, хоть нечасто,
мой строгий профиль, голос низкий мой,
то подари мне что-нибудь на счастье,
когда вернешься осенью домой…
Пожалуйста, купи мне на базаре,
что в пыльном южном городе один,
у девочки с блестящими глазами
ракушку – я прижму ее к груди!
Ты привези мне милую игрушку,
вселенского покоя завиток,
спиральную галактику – ракушку,
запомнившую моря шепоток.
Проверь, шумит ли в ней оно, как в чашке
шумит моя зеленая тоска…
Чтоб чайки, сосны, соль, песок, барашки…
…и чтоб в твоей спала моя рука.

Любовь – это миг, когда понимаешь,
что купишь три ночи ценой тех лет,
в которых ни длительности не исправишь,
и тех, при которых ключа еще нет,
это – очередь в пасмурном мае
за победой в последней войне.
Любовь – это шаг от развалин империи
к степному поветрию, нимб очертя.
Какие бы нимбы мы прежде ни мерили,
теперь в нас – ночлежка для четных чертят,
и сколько грозили им строгими мерами,
а всё беззаконий пресечь не хотят.
Любовь – это облако, чьи очертания
на прошлое брошены сетью пустой,
море, что помнит наши скитания
на всех парусах под хоругвью святой,
и эти украденные свидания
с уходящей навек красотой.
Это стаи, что вопреки тяготению
летят на север, осколки миров,
что ранят стопы бродящей тенью
нищенки с именем гордым – Любовь,
рассвет на десерт ко всенощному бдению
родившимся под созвездием сов.
Любовь – это миг, когда принимаешь
весь мир с его песнями, даже без слов,
когда бесталанной облаткой таешь
в пасхальную вечность под хор голосов,
когда впервые касаешься клавиш,
взлетаешь выше железных лесов…
Любовь – это просто, когда ты знаешь,
просто знаешь, что это любовь.

Если бы ты, докурив меня, как сигарету,
молча выбрасывал за борт то, что осталось,
я бы сдавалась и вновь умирала к рассвету,
каждую смерть превращая в последнюю шалость.
Я бы молилась навзрыд каблукам и колесам,
что, разделив мою плоть на бессвязные всхлипы,
не задавали бы мне основного вопроса:
кем мы друг другу с тобой называться могли бы?
Что им, спешащим на ощупь асфальтовой твердью,
дышащим этой промозглой осенней отравой,
всем до меня, обрученной с обещанной смертью,
чье право сильного – самое древнее право?
Что им, сторонникам скучного образа жизни,
всем до того, как мы губим себя и калечим,
каждую ночь, вопреки вековой укоризне,
в свет оправляя такие короткие встречи?
Если бы ты захотел этой вечности в миге,
ласки взамен на рывок из привычного плена,
я бы сняла с тебя все шутовские вериги,
что повелели клонить перед небом колена.
Я бы не стала плести тебе новых заветов,
царство Отцово деля между мною и нею…
Пальцы согрей, закурив перед сном сигарету,
если душа на осеннем ветру леденеет.

Возьми меня к себе – подельником,
оруженосцем, подмастерьем…
Вели точить по понедельникам
носы твоим гусиным перьям
и начищать до блеска наскоро
тобою брошенное слово,
быть подмастерьем возле мастера
и не просить пути другого!
Позволь мне стать твоей мелодией,
твоей исписанной тетрадью…
Не повтореньем, не пародией,
но – продолженьем, бога ради!
Позволь мне струнами, пожалуйста,
покорно длить твои аккорды
и золотом второго Фауста
родиться из твоей реторты.
Люби меня – строфу последнюю,
что между звезд раскинет корни,
искорени вину столетнюю —
она страшнее всех агоний!
Не дай в огне моим пропасть мирам,
мехам – пролить мое вино…
Я – Маргарита возле Мастера
и не прошу судьбы иной…