Маргарита Самойлова - Автор года – 2020. Альманах поэзии и прозы. Международный Союз Писателей

Догорает вечерняя зорька.
Даст Господь ли душе благодать,
Чтоб у Родины хоть на задворках
Дикой яблоней мне прорастать.

Чтоб остаться здесь. Пусть и в печальной,
Пусть в суровой, но милой земле.
В жёлтом поле густым Иван-чаем
Расцветал бы под крик журавлей.

Не бери мою душу отсюда,
Дай мне, Боже, ещё раз прожить
Хоть ветлой у забытого пру́да,
Хоть цветком под ногами у ржи.

Что мне рай? Что сады золотые?
Коль не моют их слёзы весны.
Что мне рай, если нет там России,
Невесёлой моей стороны.

Спят дома заполярной столицы,
Хмурый город в тумане озяб.
Мокрым снегом на сопки ложится
Неулыбчивый серый октябрь.

Не грустите, вздыхая и плача
То, что солнцу пора на покой.
Это просто лишь зимняя спячка,
Чтобы вновь просыпаться весной.

Верю, жизнь без следа не уходит,
Как отлив, оставляя песок.
Вдоль по осени катит природы
Деревянное колесо.

Ах, ты осень – глаза чародейки!
Ах, октябрь – старых дум баламут.
Жизней наших бурлящие реки
Хоть и быстро, но вечно текут.

Когда было пусто и тихо над бездною,
Не взрывом рождалось начало веков.
Мелодия жизни и песня небесная
Звучали шесть дней. И творилась любовь.

Из древности песня текла в настоящее.
И ныне звучит отголоском в сердцах
Бурлящей рекой, и листвой шелестящею,
И шумом прибоя, и ветром в горах.

Настанет конец. Будет смерть неминучая
Последней строкой мирового листа.
Но смерть не пугает. Пугает беззвучие,
А значит бездушие и пустота.

Расколется мир, не доживши до вечности.
Но с песней вселенской звучать в унисон
Останется в память о всём человечестве:
«Ты в сердце моём… and my heart will go on…»

Утро солнцем обогрето,
Нараспашку небеса.
Поделись со мной рассветом,
Ясноокая весна.

Эх, капели, звон да сырость —
Небо льётся через край.
Раньше в рай душа стремилась,
А теперь весна как рай.

И не жаль душе бессмертья.
Воздух светел и багрян.
Дарит радость на рассвете
Соловьиная заря.

Для бессмертья – что рожденье?
Только раз давным-давно.
В жизни то благословенней
Что весною рождено.

Что рождается в природе
С голубых весенних дней,
С ледохода, половодья,
Первых гроз и журавлей.

Расплескалось небо мутное,
От дождя февраль растаял.
Мчится стрелочка минутная,
А за нею часовая.

Что прошло, то будет заново.
Вечер, утро. Утро, вечер.
Люди-льдинки, нам же складывать
Невозможно слово «вечность».

Не беда. Дождём обласканный,
Ледяные смыв печали,
Опустился март саврасовский
Загалдевшими грачами.

Тают годы заунывные,
Но приятно таять в марте.
Лейтесь чувства, только ливнями
Душу, душу не состарьте.

Жизнь короткая и тленная,
Но весною часто слышу:
Плачет вечная вселенная
Проливным дождём по крыше.

Абажур играет в тусклый
Жёлтый свет.
С лёгкой радостью вприкуску
Пью абсент.

Меркнет вечер. Обезлюдел
Ресторан.
Сдобный месяц – как на блюде
Круассан.

Пудрой сахарной – снежинки.
Рождество.
Фрэнк Синатра на пластинке:
«Let it snow».

Уплывает в бесконечность
Прошлый век.
Вечер тих. Он тих как вечность…
Тихий снег.

Я – Минотавр. Ушедшей Атлантиды
жестокий бык. Исчадие богов.
Ещё дворца пороги не оббиты
и Лабиринт к сраженью не готов.

Ещё ступня Тесея не ступала
на мрамор, оставляя влажный след,
и Ариадна нити не соткала,
и не случился жертвенный обед,

где семь парней и семь девчат афинских
заводят в невесёлый Лабиринт…
Я – Минотавр, я – устрашенье близких,
я – тот, кто будет ими же убит.

Снедаемая страстью Пасифая,
священный бык, рождённый андроген.
Пришла же Посейдону жесть такая
на ум державный! Узких лестниц плен

и смрад останков – всё ещё случится.
Я – Минотавр. Мой дом – зелёный Крит.
Над Кносским замком распевают птицы,
которым наплевать на Лабиринт!

Неужто снова бык – фракийский, пьяный, буйный?
В звериный мех одет. Да нет – скорей «раздет».
Там нимфы в няньках. Быт фривольный. Танцев уйма
да амфоры с вином на завтрак и обед.

А в ужин – допьяна вакханки хлещут вина,
с безумием гетер терзают бога плоть.
Ему ещё в Аид, ему ещё в Афины,
где к Ариадне страсть уже не побороть.

Где нежность и любовь под знаком тяжких оргий
её ведёт к венцу. А он, добра и зла
не знающий границ, итог познает горький:
из божеских тенет – в похмельного козла.

Всё, как и в жизни. Всё: Олимпы, боги, мифы
да молодости пыл, что лезет на рожон!
Козлиной шкуры мех, пристрастий бурных рифы —
утоплены в слезах благочестивых жён.

Поклонялся Солнцу-Аполлону
на горе Пангейской на востоке.
(Я бродила тем зелёным склоном
и глядела вдаль, сколь видит око…)

Золотою лирой и кифарой
так владел, что Муза замолчала!
(Я ж – на пианино, и гитарой
в комнате студенческой бренчала)

И потом – обрядам Диониса
был не почитатель. Жил любовью.
(Мой бокал искристого пронизан
светом искр и не вредит здоровью)

По горе Сакар, как тень без плоти,
всё бродил и кликал Эвридику.
(Радуюсь полезнейшей работе —
мою окна, чтобы солнца блики

и луны дорожка отражались
и входили в дом мой неослабно.
У Сакар к подножию прижались
улицы деревни моей славной)

Лебедем взлетит душа Орфея
над фракийским золотом и долом!
(Дамы, по Конону, не умеют
верить в лиру, следовать за долей)

Был убит менадами Фракии
наш Орфей – глашатай шовинизма.
(Обижаешь дам – они такие,
не спасли ни лира, ни харизма)

Гуляю в царстве Пана 1 1 У источника и пещеры в Баниасе, у подножия горы Хермон на Голанских высотах, мы встречаемся с культом и храмом Пана, в греческой мифологии бога лесов, охотников и пастухов. . На ручей
взираю с любопытством – к водам Дана
спешит ручей, всеобщий и ничей,
чтоб стать рекой святою Иордана.