Александр Сытин - Избранное

И я… я каждый день боюсь:
изменит мне… изменит…

Потонула Россия в долгах.
Все должны – рассчитаться не в силах
И стоят поезда на путях.
И мартены огонь погасили.

Нет зарплаты – полгода и год.
Слёзы – были б – текли бы рекою.
Страшный мор по России идёт,
направляемый чьей-то рукою.

Нет, не ждите, не дрогнет рука,
счёт не кончится нашим утратам.
Геноцид не исчезнет, пока
не поднимется Русь под набатом…

Воспалённый мозг мой, словно рана.
Мысли-коротышки в ней кишат.
Вот иду на фабрику
рано-рано
среди сотен невыспавшихся девчат.
Как поднимал девчонку с постели
не отменённый ещё гудок!
Словно ветер, денёчки мои летели.
За годком пролетал годок.

Как старалась я! Как горела!
Не сытно ела, не вволю спала.
Но зато благородную цель имела,
которая цепко меня вела.

Три станка? Можно пять?
Можно ж десять!
Из-под станков – полотна река!
И орден успела на грудь повесить.
Только не стало в ней молока.

Где я молодость проглядела?
Узорчива ткань моя и тонка.
Но руки мои, и глаза, и всё тело –
только придаток моим станкам.

Как отлепиться мне от потока,
тягучего этого, как смола?
Долг? Но это же…
Это жестоко!
Всю жизнь обману я отдала.

Я перед жизнью чужой немею.
Я только с виду такая, как все.
Я же паук!
Что ещё я умею?
Тку. Только тку! Наяву и во сне…

Стёкла выбиты в вагоне
И обрезаны сиденья.
Свет не дали. Свищет ветер.
Мокнет иней под щекой.

Всё знакомое до боли.
До стеснения дыханья.
После штурма электрички.
Все не ропщут. Все – свои…

Рыдает безутешно мать.
«Не верю ни во что!»
послали сына умирать,
не ведая, за что.
какие нам они враги?
А сын-то был влюблён.
Он не хотел стрелять в других,
таких же, как и он.
Но на войне как на войне,
где пули есть – без глаз…
По дури чьей, по чьей вине
он получил приказ?
Ну, не того же обвинить,
кто спуск успел нажать…

«Груз 200» – скорбный груз войны
теперь получит мать…

Всего страшней, пожалуй, было сёстрам,
тем милосердным, девочкам почти,
которым под огнём, кинжально-острым,
досталась горечь – с раненым ползти.

На кровью пропитавшейся шинели
Тянули, плача, от разрывов прочь.
И не от пуль их волосы седели –
от частого бессилия помочь…

Какие слепые силы
ввинтили в слепую борьбу!
И скольких они покосили!
И скольким сломали судьбу!
И вслед революции грозной
за шквалом идущий шквал,
сминая кучи навоза –
и золото душ разметал…

Кровавые следы хмельных колёс.
Тенёта ЛЭП сплелись над головами.
Пошёл реактор атомный в разнос –
и смерть опять маячит рядом с нами.
Где ни ступи – везде её коса.
А умереть достаточно и раза.
Не понял, как попал на небеса –
взорвавшись или наглотавшись газа…

Нет, на Земле людей не миллиарды!
Совсем их мало, истинных людей.
А прочие – лишь оборотни злые,
от тех зверей, что жили на Земле,
но были человеками убиты,
а кои – вовсе были сведены.
И вот те звери на Землю вернулись,
но в оболочке, ясно ж, человека –
чтоб, значит, их уже не изводили.
И обозлились – потому и злые
теперь живут, а в шкуре-то людской…

Я свободный человек.
У меня свободный выбор.
Или – наскребу на булку,
Или – просто голодать.

Я свободный человек.
Я работаю на стройке.
Или я раствор таскаю.
Или в туалет иду.
Туалет у нас бесплатный.

Я свободный человек.
Я свободный от зарплаты.
Не хожу к окошку кассы.
И окошко – в паутине….

Я свободный человек.
У меня свободный выбор.
Или сам отдам я шапку.
Или в шапке убежать.
Но шпана – свободна тоже…

Маячит домик вдалеке,
среди поляны у излуки.
И резвый катер на реке
подаст мне ласковые руки.
И у кустов, знакомых мне,
он резко сбросит шаг свой ходкий.
И закачает на волне
в пучок собравшиеся лодки.
И катер белые мостки
на берег бережно опустит
и вдоль задумчивой реки
шагать по берегу отпустит…
Проверю в омуте блесну.
Подарков городских отведав,
до ночи прогудим с соседом.
В дощатом домике усну.

Не от будильника проснусь –
от светлой трели жаворонка.
А выйду – в солнце окунусь
и в радость, вылитую звонко.

Да как же я
у этих вод,
у этой шири прежде не был!
Какая синь в глаза течёт!
Какой восторг нисходит с неба!..

Как будто нет дурных вестей,
кровавых битв внутри Отчизны,
где за амбиции властей
бессчётно отдаются жизни,
где взят в заложники народ,
где вор в избытке и калека,
где жизнь пошла наоборот –
к истокам каменного века…
О Бог! Не от того ль бежал,
транзистор разломал на части,
чтоб избежать того ножа,
в меня входящего всечасно?
Да что же ты опять про боль?
За тем ли в этот рай приехал?..
Да-да, отрину я, изволь…

Но здесь
ещё настырней Эхо…

Отключили воду в туалете.
Задолжали мы водоканалу.
Впрочем, мы не пили и не ели.
Больше полугода ждём зарплату.
Ну скажи, зачем нам туалет?

Вот тепла, конечно, не мешало б.
Ведь тепло нам тоже отключили.
Ну, на что куплю я одежонку?
Старая-то – вот – увы! и ах!
Ничего, придётся закаляться.

Свет, конечно, отключили тоже.
Верно, думать можно и в потёмках.
Да и лучше, меньше отвлекает.
Ну, а мысли натощак – резвее.
Скоро будем видеть через тьму.

Вот тогда и станет нам понятно,
что нас ждёт в итоге всех реформ….

Нам дали волю.
Всё, что нами взято –
считай, приватизировано. Вот!
Ещё Ильич сказал, что не зарплатой
жив человек. Он десять – украдёт.

Нам наша жизнь уже – чуть-чуть до рая.
Всё – по карману.
Всё могём достать.
Да пусть хоть все исчезнут, вымирая –
владыками быстрее сможем стать!

Вся будет наша матушка-Расея!
Земля и недра, даже воздух весь!
Мы будем сыты, не паша, не сея.
И в шахту не полезем – быдла есть.