Дмитрий Близнюк - Утро глухонемых. Стихи, верлибры 2018

это стихотворение переживет меня,
как беспородный щенок хозяина.
мы с тобой снова на «ты».
разорвали сиамских младенцев любви,
мне досталась большая часть печени,
тебе же оба сердечка – ледяной королеве.
скажешь: меньше употребляй хлеба, вина и зрелищ.
да, уже не мускулистый, оплыл жирком,
как лом – свечным воском,
выхожу покурить за угол красного небоскреба,
который построил Местный Вор,
в паузах наблюдательности
выдыхаю струю синего дыма, как кит,
рассматриваю жизнь, очнувшись от слепоты
мелкого дождика, косо моросящего в сознании.
мы в изгнании.
следуем из эдема в таинственное будущее.
но наивно верить, что у нас впереди
много свободного времени:
стога рыхлого сена с прелью и паучками,
серебряными иглами.
и мы найдем их (рукой, щекой),
когда нырнем с балки в пахучий ломкий омут сеновала.
в памяти мерцает
наш вечный огонек детства.
отношения натянуты. ну их – приспусти колки струн,
уже не сыграть нам скандальный блюз,
эротический вальс.
только почему мысль о тебе заходит в мой дом
без спроса,
шуршит песочной женщиной с рюкзаком
и на желтом зернистом лице нет лица —
угадываются лишь горбинка носа, изгибы губ,
и песчинки сыплются на ковер.
подставляю ладони – обжигает горячая дробь.
одергиваю окровавленные крылья.
теперь я утка.

…и наволочка в слезах —
обмочившийся щенок лица
пристыжено машет ресницами.
загустевшим безумием, как ржавой проволокой,
протыкаю седьмые небеса.
слезы сверкают, как стекловата.
отталкиваю тебя,
чтобы лучше рассмотреть.
я дерево, а ты – отросток на моем теле,
слепо огибаешь железные прутья ограды
деревянной бугристой змеей.
так кошка кусает себя за плечо.
так мы ругаемся,
перебегаем трассу, мокрую, черную после дождя,
словно дети или бродячие собаки,
а мимо фурами проносятся жестокие фразы,
давят на клаксон, мощные, злые, рычащие.
пролетают закованные в хитин безумцы
на мотоциклах междометий.
сбивают настроение,
разбиваются – окровавленный пластик.
ух, чуть не убили друг друга словами…
светает…

ты бредешь по щиколотку в красных листьях,
как по отмели, и шуршат, шуршат под ногами
усохшие мошонки августа,
ржавые уши.
блестящие птичьи голоса, как гвозди в масле,
уже законсервированы на зиму,
заколочены в фанеру летней сцены.
пока-пока. жди весны, повеса.
и хлопчатобумажные призраки берез прозрачны,
тонкими ветвями, точно
сетью кровеносных сосудов, заполняют
сизый воздух, охрипший от молчания,
от вибрирующей пустоты прохожих.
и шуршит, шуршит под ногами
крабья музыка —
гимн вымерших насекомых,
легчайший семипалый бред,

осень, ты пререкаешься с воронами в парке,
сшиваешь разорванный воздух
хрустальной иглой сырости —
авось вышьется
рыжая песья безрукавка опавших листьев.
то в миг переменишься, улыбнешься —
солнечная пиранья утром ранним,
обнажишь статуи голубого мрамора
промеж деревьев
с красными гениталиями трамваев.
маленькие люди выгуливают крошечных собак
на твоих заасфальтированных ладонях,
листья кленовые —
пожелтевшие вставные челюсти —
раскисают, и мелкие облака
выброшены, точно медузы.
берег неба
усеян бункерами бетонных крыш,
черными, тонкими, как аисты, антеннами.
осень, ты меня слышишь?
дрозд очумело крутится над кучей песка…

об осени можно писать красиво
без конца и края.
но какой в этом смысл?
осень, как ведьма: молодая, рыжая,
с выбитыми зубами, разбитым носом,
и ее забрасывают камнями,
мокрыми тряпками,
пестрым мусором.
осень, осень,
моя и твоя трехгрошовая истина…

давай зажжем камин,
выманим красного зверя
на горький запах дыма.
давай отбросим всеядность,
давай помолчим,
будто глухонемые король и королева
в средневековом замке:
шкуры разбросаны по полу, как облака,
терьеры дремлют, вздрагивают во сне,
и простая мелодия счастья медным обручем
крутится в голове.
ты пьешь кофе за круглым столом,
обняв большую теплую чашку двумя руками —
задумчивая Ева с яблоком.
уютно потрескивает тишина.
тишина – будто усы кота: хочется за них подергать
и даже припалить или постричь.
сможет ли тишина после нас жить,
ловить мышей?
как тишина будет без людей?

а ветер снаружи сдирает звук
с заснеженных костей
воздуха,
срывает клыками вяленое мясо
с потемневших ребер ветвей.
ты повесила в саду на проволоке сало для синичек,
соорудила скворечник для воробьев,
а внутри замка время для нас остановилось:
мы попали в медузу мгновения,
в синюю льдину вечерения
вместе с пыльным мамонтом дивана —
так бактерии счастья
дрейфуют в комете миллионолетья…
ты допила кофе и обнимаешь меня,
мы можем жить бесконечно в этом моменте,
пока не покроемся скукой и плесенью;
камин, как вытяжка, гудит,
вот гипертрофированные спички
из сказок про великанов,
корзина, копилка в форме прозрачного слона.
мы спрятались в осколке мира.
ты пахнешь кофе и духами,
женской перспективой,
а зима снаружи (жестокая белая обезьяна)
шкрябает когтями толстое французское окно,
терьеры дремлют, вздрагивая во сне, —
так было много раз.
наше круглое счастье – как стол, как пластинка:
достаточно поправить упавшую прядь
на золотисто-зеленое лицо – ты же марсианка? —
вернуть иглу проигрывателя в первую бороздку
мгновения,
мгновения,
мгновения…
давай зажжем камин…

чувствуешь, сжатые столетия
прорастают сквозь нас, будто каменные цветы.
шипами
лезут соборы без окон и дверей,
полная горница квантовых привидений,
и все наши прапрадедушки —
(бронзовые канделябры с синими свечами —
неясно отражены в реке времени.
смотри, волна застыла, как смола,
мы – ячейка общества; и карась
с красными жабрами замер, устал биться,
загадывать желания в мокрую чешую —
так мы иногда выходим из себя,
стягиваем тяжелые скафандры
(бабочка и ягненок, волк и отбойный молоток),
замечаем, что воздуха хватит на всех.
давай же сохраним
немного древнего тепла на пальцах и губах.
твоя пластилиновая рука, янтарные отблески,
марсианские поцелуи
и черные влажные ноздри терьера…

синие волки зимних вечеров
хрипло завывают поземкой.
дома, дома, дома —
топорные великаны Урфина Джюса —
исполнены электрических очей.
наши редкие прогулки по зимнему парку
хрустят,
точно челюсти сверчка, пожирают белых мух.
сиреневый отблеск фар скользит по фольге.
слышишь? там, в глубине, в снежной утробе
вибрирует ветка метрополитена
под пудами мерзлой земли,
будто дракон чешет бетонные ребра
когтистой лапой.
а снаружи тянется к небу гряда
высоченных мордатых сосен:
стоят навытяжку на фоне персикового заката,
как английские гвардейцы в красных мундирах
и медвежьих черных шапках.
не шелохнутся, не чихнут вороном…