Дмитрий Близнюк - Утро глухонемых. Стихи, верлибры 2018

осень: золотой неуклюжий фрегат
пойман и брошен ветрами
на блестящие рифы дорог, на мели детских площадок.
и аллея кленов на две трети сбросила листья,
и глядится в асфальт, как в зеркало —
желтые кони нависли у окаменевшего водопоя,
и отражения зыблются и шуршат под ногами.
а синюю пропасть неба на зиму
собрались перевезти в казахстан. положили небо на бок,
на бесконечные фуры мокрых дорог
и перевязали ремнями дождей,
склочностью, слякотью. и синяя пропасть скользит и елозит. шевелиться грязный брезент,
точно занавес в театре абсурда.
вот-вот рухнут низкие небеса…
и везде рассыпаны мятные леденцы луж.
и я слышу, как исподволь приближаются зимние дни:
белые змеи будущего
ползут нам навстречу, червивя время.

день за днем
ты глотаешь впечатления, как соленую кровь,
текущую из носоглотки в пищевод;
кто ты на самом деле – это неважно…
в общем, неважно. точка, которая дрейфует во времени,
аллигатор, плывущий
по мутному, рассольному течению.
ты не мог родиться муравьем,
но можешь понять муравьиность,
неуемную придурковатую подвижность,
когда несешься по лесной дерме крошечным
хитиновым монстром
с мощными челюстями и клешнями.
хватай – бей – рви – беги.
хватай – бей – рви – беги.
муторная мантра коллективного счастья.
так растворись же в действиях во благо родины,
в серой кислоте глаголов —
добытчик, патриот и солдат.
нет. ни за что и никогда.
тайна твоего рождения не доступна даже матери.
летнюю ночь набирают черным шрифтом
с вкраплением чешуекрылых,
но тебе лень читать,
лень читать.
ты – чужой. древний красный дракон
взобрался на трон сознания и – озирается вокруг
ультрафиолетовым, информационным зрением.
ты видишь: за тобой с акульей грацией плывут столетия – полусонные,
сплавляемые по реке времени
почерневшие тяжелые бревна.
ты сочинишь великолепный хокку —
отлитый кастет из свинца для трех пальцев —
и ударишь – протяжно – в солнечное сплетение,
собьешь дыхание… да бог с ним, с читателем.
но кто там стоит за его спиной в антрацитовой маске?
наивно думать, что книги пишутся только для людей.
прислушайся к молчанию – там, в багровой жидкости
вращаются эмбрионы настоящих слов,
зародыши красных виверн
бьют тугими хвостами;
не медли, но и не торопись – недоношенная истина
ничем не лучше переношенной. это искусство —
вовремя щелкнуть хищным клювом,
схватить суслика на бреющем полете.

ты выходишь во двор и упираешься взглядом в сарай.
из дыры в куске шифера тянется наглый куст,
тянется рогатым бюстом оленя…
кого ты, мать твою, обманываешь?
что именно хочешь этим сказать? получилось ли у тебя?
так ты стоишь на остановке и видишь:
девушка в трамвае
с бумажным цветком в распущенных волосах
смеется. смеется, и это, кажется, будет длиться вечно,
но, присмотревшись, видишь:
нет, рекламная бумажка на окне
легла поверх образа.
очередная бессмыслица,
очередной красивый мираж.

по комнатам гуляют фиолетовые барышни сновидений,
и нюхают стены и влажную развешенную одежду,
и лакают фиолетовыми, как у чао-чао, языками
остатки холодного чая в больших купеческих чашках.
ночь. мне нравится это мелодичное погружение в сон,
ты уходишь в темно-фиолетовые горы,
отраженные в иной реальности, будто в озере, —
это восхождение вниз,
и сознание проворной полупрозрачной змеей
спускается с твоей шеи
и уползает по своим змеиным делам. ночь.
днем же я чувствую время, как сырая курица в супермаркете
чувствует прозрачную пленку,
в которую ее завернули три раза —
прозрачный саркофаг яви…

за окном в сером свете трепыхается вечер —
мышь, которую живьем заглатывает
прозрачная гадюка ветра.
маленькая церквушка стоит в стороне от дороги
без огней, как женщина без детей.
отвернулась спиной, закуталась в шерстяной платок.
заходящее солнце благословляет осень
неспешно, по-польски,
как папа римский из окна резиденции парка
благословляет шуршащие ручейки листьев,
туристов, студентов, детей на роликах.
бесшумно раскачиваются
колокола прозрачных теней на аллеях.
а ночью в парк прокрадется девочка-луна
и станет собирать осколки лунного шоколада —
черно-синие, горько-сладкие —
и складывать кривые шоколадки
в шелковый подол облаков.

вот и настала зима; и я утепляю образы,
затыкаю щели в иконах окна облачной ватой.
заклеиваю рыбьи рты сквозняку,
как заложнику, бумагой,
но не требую ничего взамен, а просто жду весну.
но недержание комнат скоро дает знать о себе.
чего же ты хочешь? костюм с экрана
вежливо приносит дурные вести
рафинированным голосом конферансье.
прочь же из дома
в нашествие снежинок, в сумбурное стадо слепцов,
чтобы смешаться, затеряться
среди белобородых, ниспадающих старцев!
прочь из дома, где хищные углы – это раскрытые пасти
геометрических гадюк. пройдись же по улице,
заметь, что среди старых домов дылда новостроя
бросается в глаза, словно отстегнутый протез
среди настоящих, кривых и волосатых ног в бане…

зима – проекция смерти на мир,
на грязные простыни домов, и я могу осознать, просмотреть отснятый материал жизни.
так мы с ночного пирса смотрели на луну,
на небо, облитое сиянием, точно креозотом.
и лунный ящер волочился по черным волнам в Стамбул,
и я гладил тебя всеядно,
и пальцы вытягивались пластилиновыми цветами.
вдыхал запах твоих волос —
точно острые вилы вдыхаются в стог свежего сена.
апофеоз: я вспоминаю кадры из фильма:
молодой тигр распластан на операционном столе,
уколот, обездвижен ремнями,
и слепая женщина гладит тигра, случайно касается
крупной мошонки и смущенно улыбается.
так и мы улыбкой возвышаемся
над образным безобразием бытия.
и, возможно, слепой бог нас жалеет на ощупь,
летит на тишайший звук слез внутри.
звук, превращающий тишину в снежинки…

понедельник – слепой поводырь —
привел меня к тебе… что же это?
стечение обстоятельств?
случайный узор на тигриной шкуре судьбы?
мелодия подбросила интересный
перламутровый хвостик?
отношения не вернуть. и я выбрасывал рваные письма
из раскрытого окна летящей электрички.
читайте, поля, березы, овраги,
читайте, как мы любили друг друга.
выбрасывал летние прозрачные креветки-ночи
в урны возле подъездов и громад темного парка;
фотографии в синей траве намокали от росы,
и улитка ползла по нашим блаженным лицам
имитацией поцелуя.
из воспоминаний, из спальни факира
зигзагами выползают жирные светящиеся змеи,
и я протягиваю руку – жальте, аспиды.
из каждого укуса однажды вырастет цветок —
подснежник-подъядник, и я услышу,
как парень непринужденно насвистывает джо дассена,
замурованный внутри бетонной плиты.
как будто и не было будущего…