Татьяна Батурина - Ясень

Всего, что мать дала, мне было мало:
Наперекор годам, календарю
Я каждый день сама себя рождала,
Я столько лет самой себя дарю!..

Мать думала: мне пять – мне было восемь
(Ну как ей догадаться, что не пять?),
Когда, игрушки глупенькие бросив,
Себя я стала нищею считать.

Как было всем понять, что окружало
Меня – непостижимое для них?
Я столько в слове устном открывала,
Как ни в одной из вычитанных книг!

Мне так ступенек в доме не хватало,
Чтобы пройти их все, шагая вмах…
Картин кладби́щ печальных было мало
В старинных покосившихся крестах…

Иным казался лоб мой семи пядей
И очень броским разворот бровей,
А я бродила рядом, в Небо глядя,
И думала о бедности своей.

С серебряной ложки поила цветы
Обильнее ливней –
И пряно шептались лазурные рты
Гераней и лилий.

Откуда мне ведом цветочный язык?
Оттуда, где голос
Единого мира однажды возник,
Как жертвенный колос.

Легки и громоздки его жемчуга,
Сияют шелкóво!
Чья суть ещё столь превелико нага?
Жемчужного слова.

С того-то с серебряной ложки пою
Цветы и тетради
И голосом колоса тихо пою
Молчания ради.

Мне столько нынче счастья, сколько лет
Чернилам, убаюканным в тетради,
Их синий ненаглядный первоцвет
Ещё хранят младенческие пряди
Наивных строк о плёсах и талах,
О небесах, стрекозах и купавах –
В позднейших идиллических томах
Они парят, что Ангелы во Славах.
Досель их охранительная дель
В судьбе моей пуховей дуновенья
Любви и тоньше времени…

Ужель
Неведенье роднее вдохновенья?

Виноград мешает дикий
Разглядеть крыльцо,
Невеликий иль великий,
Отвори лицо!

Чей ты в этом белом доме,
Расскажи слезой.
Вишь, топчусь на чернозёме
Рядышком с лозой?

Стерегу ступенек стаю,
Белую резьбу,
Потихонечку врастаю
В землю и судьбу.

И печали, и отрады
Отоснились навсегда,
На терпенье винограда
Льёт крещальная вода.

И отрадам, и печалям
Поклонюся до земли:
Колыбелюшку качали,
К винограднику вели.

Млею, сборщица босая,
В виноградной кисее,
Что, на вечность не дерзая,
Завершится и сие…

…И стали бесплодны и нáги кормилицы-лозы
Господних угодий, сошли наши дóмы в обозы…
Восплачем же в скудях измученного винограда:
Что сделали мы со своим виноградником, чада!

Зачем иссушили зелёный и шелестный голос –
Не терпим ли ныне возмездный смирительный голод?
Погибшие вживе, своих мертвецов погребаем –
Каким же родная земля оделит урожаем?

Какими беседами предки утешат потомков,
Коль грешные души блуждают в окольных потёмках?
Мы пепел даров поедаем, как хлеб во пустыне,
И слов питие растворяем слезами пустыми…

Наполни же, Боже, безводные русла медами
Прощенья и даруй покой искупительной дани:
Мы станем корнями Божественного винограда –
Что сделаем мы со своим виноградником, чада!..

Ветр крушиновый, ветр русиновый,
Унеси всё зло за сосновый лес,
За еловый да за осиновый –
В нети тёмные, где мятётся бес.

Ветр, отпой мне песнь отпущения
Всех стыдов-грехов, всех отрад-бравад!
И прислал мне ветвь извещения
Не дремучий лес, а отцовский сад.

Лист вишнёвый да лист малиновый,
Лист смородинный кружевной-живой
Ветр пронёс через мост калиновый,
Словно весточку с пяди передовой.

Там, у чёрной речки Смородины,
В сени смертные переводины,
Крепок сад отца, словно родонит:
Малый камушек милой родины
Напоследок нас на земле хранит.

Неужели не встану с ним вровень я
Русским толком да в именитый час:
Всяко жертвенно, всяко вовремя
Да с листвой любви про святой запас?

Ты понимаешь, мама, что пришла она,
К листочку каждому подкралась осень,
Прошлась по ежевичнику, боясь
О рдеющей шиповник уколоться,
И, вкрадчивая, не убереглась:
Вся искололась и тогда стремглав
К рябине кинулась,
И обернулась,
И воплотилась в ягоды её,
А ягоды, как кровь,
И эту кровь
Не зализать шершавым языком
Продрогшего, измокшего листа –
Она сочится, и она кричит,
Кричит о том, как искололась осень,
О рдеющий шиповник искололась…

Русские равнины препростые:
Тишь да гладь, да Божья благодать,
Ни́воросли кротко-золотые,
До заморья – рученькой подать.
Ой, не впасть бы рученьке во клещи!
Простота прехуже воровства,
Если над душой не затрепещет
Чистолетописная листва:
Всех равнин порошесть и пригожесть,
Всех красавиц шелестность и цветь,
Всех князей суровость и погожесть,
Всей России слава или смерть.

Ветер сиял, пели дубравы
Солнечный гимн красной земле.
В синей воде белы купавы
Плакали ó белой зиме…

И знойно, и холодно сразу,
И осень читает с листа,
Что высокородному глазу
Блаженно близка нищета.

По воле, по дикому полю
Идут, не щадя живота,
И вещие листья юдоли
Листают наивно, спроста…

Люблю слова простые – всё равно,
О чём они поют или смеются:
Когда с добром и правдой заодно,
Они всегда на славу удаются.

«Стихи пишу, как помощи прошу,
Надеюсь, что найду душе отваги,
Но руки, эти чёрствые коряги,
В них всё равно души не удержу…
Неровен голос, непослушна речь –
Слова легки, когда живут на воле! –
А на моих губах они не боле,
Чем воздуха медлительная течь…»

О, юность тонкая с тетрадкою в руке!
Как я тебя растерянно ревную
К твоим обетам наспех, налегке,
К твоим стихам, написанным вслепую!

Клянись молчать, чтоб после говорить,
Копи в себе молчанье золотое,
Чтоб никогда словами не сорить –
Смотри, какое правило простое!

Берёзы и дети, кресты и купавы,
Вещующий ветр и живая вода –
Для плоти и духа, для доли и славы
Трудился-молился мой род навсегда.