Саша Чекалов - Человек, кот…

Ну а мы… просто греем мы тут места им
и словесную пряжу во сне мотаем.
Пахнет сыром от пиццы, плюс кофеёк
доставляет отдельно… а смысла – йок.

И нарыты все норы, и гнёзда свиты,
ровно рай… Та, что слева, свой алый свитер
даже с некоей, я бы отметил, грацией
демонстрирует, а… ни к чему стараться ей:
не осталось во всем нашем мире тех,
кому стоило б (даже и захотев)

отвечать на простёртую руку камнем
(де профундис мы вышли – туда и канем:
в гущу масс… и разложим на льду костёр,
и забудется, кто там и что простёр);

объяснять (вон и Гиппиус не советовала),
что да как… Может нервная сыпь от этого
лапидарно украсить вас… И манер вы
не сумеете, мерно мотая нервы,
обнаружить хороших, и…

Словно рыб,
выпускает, аквариум приоткрыв,
наше время.
Туда, где б и жить: наружу! —
если б только не стужа…

Я всё разрушу!
все словесные башни! Себя сломив —
построений беспочвенных смысловых
уничтожу не дрогнув десятки! сотни! —
лишь бы воля…
что, может, и принесёт мне
облегчение…
Жаль, не видать ни зги
и по льду не идут от камней круги.

Ровно стынет завеса в оконной раме.
Чинно замерли книжники за столами.
Все готовы, являя друг другу прыть,
все словесные залежи перерыть,
но – найти! обнаружить заветный оптимум!

И напрасно показывает город когти нам,
за стеклом потрясая рукой ветвей…

Ты родня мне: по сну.

Говори. Мертвей.

Чтобы вечно, подлёдную пряча ловлю,
на гофрированную ложился кровлю
снег безжизненной,
нежной,
чужой тоски.

Словно цвета бесплодного лепестки.

Взросление в безумном мире
растягивается в века…

Потом поймут, кого вскормили ,
ну, а пока – плюют… пока
«я сам» не скажешь ты… но – сам ли?
Как часовой – во тьме поста…

Судьба ребёнка в панк-ансамбле
и беспонтова, да проста:
что все – то сам не хуже делай.

Забей на хор пустых кастрюль,
гитару мучай, неумелый,
а в остальном – на всё наплюй.

Века – пройдут… Очнёшься, взросел.
Ни дна, ни дела, не семьи.
И ты один
ещё не бросил
играть в иллюзии свои.

Копить.
То опыт, то мастерство…
Расти – будто снежный ком,
и всё же в итоге (в тени его)
остаться… учеником!

…Представь, что ты —
прошлогодний снег,
больной, ослабевший зверь…
Легко ли Сознанию, прояснев?!
…
А мне вот легко, поверь.

В тени – не видны ни мои следы,
ни плесень, ни гниль, ни сор.
И можно растаять от ерунды…
И – пáром уйти от ссор.

…Никто не позарится на… ничто.
Ни критик,
ни даже ты.
Уж больно я мéлок,
увы…

Зато
и спроса нет с мелкоты.

это окно – такое одно:
улицу видно в нём, это дно,
как ни крути и себе ни лги,
долгой величественной реки,
что нам дана —
не поить коней…

всё моё время течёт по ней
и утекает… а я стою,
чтоб её видеть: судьбу свою

знаю: оставшееся не в счёт,
да и оно ведь – течёт, течёт…
но это красная мне цена:
кинотеатр одного окна

большего не заслужил, и в том
сам я уверен…
но есть и дом —
дум обиталище, мечт и нег

и этот падающий в реку снег.

Лежать на полке и проводника
с кирпично-красным чаем сонно ждать так,
как будто путь – широкая река,
а ты —
на дно спустившийся солдатик.

На дне не надо делать ничего,
не бойся быть беспомощным: там можно.
…Ни гладь воды не дрогни, ни чело,
пока бредёт по поезду таможня.

Садится рядом, дышит между глаз
и – воду льёт…
Её – уже по пояс…
Но вечер. И звезда уже зажглась.
И можно лечь бессовестно под поезд —

как пыль. И гниль. И ржавчина, и слизь…
Не нужно оправданий. Так несу я
все точки, что внутри меня зажглись! —
и сходятся пути,
на мне буксуя.

Однажды случится… Сперва, как обычно, ужин
тебе приготовив – потом заорёт: «Удод!
Пойми,
ну не знаю я, кто мне для счастья нужен», —
и, быстро тряпье в чемодан покидав, уйдёт.

А может —
ты будешь лежать, ваши чувства хая,
но тут она вскочит на стол, телевизор пнёт,
затем разрыдается: «Правильно, я плохая!» —
и… вырвется (вещи собрав) из твоих тенёт .

А может и так получиться, что будет счастье,
стабильность, покой… даже следование Пути…
но вдруг её чашка расколется на три части,
и женщина… просто попросит тебя уйти .

Не знаю, как именно будет.
…Давай, ломай! – но…
но вспомни хотя бы, что строили-то – вдвоём!
А впрочем, не надо печалиться,
всё нормально.

…Мы просто
устанем настаивать
на своём.

И – встанешь…
а может, на стул упадёшь, напротив,
и станет понятно: мы всё исчерпали, зай.
…Законы реальности, фиг ли. Не побороть их.
А значит… пора подчиниться?
Ну что ж, дерзай…

но вспомни лужок, и откос, и песчаный берег,
и белые пятна тряпья далеко внизу,
и ярко-лиловый на фоне полыни вéлик…

а вспомнив – хотя бы тайком урони слезу.

« Какой у вас девиз по жизни? »

Хомут седьмому позвонку
вся наша жизнь…
А ты —
дружи с ней.
И просыпайся по звонку
потустороннего собеса:
вам уготован Путь, мол… Ишь,
опомнились…
Какого беса!

Ведь ты… состарился, малыш.

Выходишь – вон, не из «Икаруса»,
но из «Волжанина».
Девиц
в упор не видя:
ты ведь… Карлсон.
Поник по жизни твой дефис.

Ты – в гипермаркете затарился,
ты – навернёшь сейчас еды,
ты…
« ведь не так уж и состарился!
А ну-ка, милый, подь сюды… »

Снаружи – ноль. Сплошная слякоть.
Так остопи…
Но, словно π,
всё трансцендентно. И – с нуля хоть,
а начинай… Живи. Терпи.
Копи. Катайся на метро лишь.
Общайся с зеркалом. Тупи.

…Себе не враг – себя не троллишь,
ямщик в оставшейся степи.

…Какой?
Дивись, как я скажý, такой
бескомпромиссный, пьяно злой,
и —
выйду. Скажем, на «Кожуховской».
Волной обыденно гнилой
обдав (эх, жизни ароматы!)
какую-нибудь нэко-тян…

« Да как же так?! »