Саша Чекалов - Человек, кот…

Поймёшь сама ты.

С моё пошлявшись по путям.

…В общем, я – Агасфер.
Уж давненько живу на свете.

Ещё не было Взрыва Большого и чёрных дыр,
ещё нервы орбит
не трепал позитронный ветер…
ещё не было чёрта и бога,
а я уж был.

Нет, ничьи не владения , но – обходя дозором ,
и взрослел, и мужал,
и… всё Смысла искал, пострел,
но…
состарился,
так и не будучи вспугнут Зовом
Сокровенного Чуда.

(Уж лучше б и не взрослел.)

С той поры
изменилось не так чтобы очень много:
появились понятия – совесть, и лесть, и честь…
даже месть! —
но ни чёрта по-прежнему нет, ни бога.

Нет, ни дна, ни покрышки …
а я – как и прежде, есть.

…Никнет ветер,
который на днях ещё окрылял нас;
сохнет море житейское – хоть и не столь черно,
как безвидная бездна,
сменившая Сингулярность…

только, кроме меня, нет и не было ничего.

Вечный жид , я бескрайнего прошлого пережиток
и – безбрежного будущего воровской залог…

Но ломбард на замке,
пресен ужин,
а кофе жидок,
и клубящийся мрак цепко держит луну за рог.

Все звёзды – один порошок… Потри ж им
мерцающей матово лампы дно!

…Луна… над Чертаново и Парижем —
сияй уж ты поровну: ведь равнó
усилие тьмы – устремлений сумме
всех нас, отколовшихся.
(От толпы ль?
От целой эпохи.) И не рисуй мне
узоры позёмки, земная пыль.

Я с юности старым был, если начистоту.

Конечно, о звёздах мечтал, это да… но всё же —
не как эти девочки, с ног до бровей в тату,
не как эти мальчики, с голосом полным дрожи.

Отчётливо помню: мне был ведь ещё тогда
милее блеск утра, рассеянный и неяркий,
когда никого во всём мире… и вот – та-даа! —
рассвет: выше крыш, созревания, иерархий…

Лежишь на печи… или едешь на дровнях в лес,
лошадка трясёт перед носом нечистым крупом,
и – так хорошо от морозца, так разум трезв
и ясен мой перец, что, кажется, просто глупым
роиться, как муха, в каком-нибудь кабаке
и клеиться к вяло текучим, как некий пёс, там,
когда можно лесом идти с топором в руке —

мечтая, что кто-то, не я, полетит ко звёздам.

Одиночество страшная сила. Сначала мы,
гарантированные равнó от сумы и суммы
равнодействующих составляющих кутерьмы,
говорим себе, мол, ну не может быть:
не в лесу мы,
кто-то точно отыщется…
Только внезапно – бах! —
молоточки эпох отстучат нам… на днях…
о многом…
И тогда – одиночки, заводим себе собак:
чтоб одним не скучать
и казаться собаке – богом.

Но потом выясняется: слишком собака зла.
Или слишком тупа.
Или просто ленива слишком.
И твои разговоры, проблемы, мечты, дела
ни понять, ни принять
не способна своим умишком.
Ну, и что теперь!
Этак бессмысленно доживать —
каждый вечер заваливаясь
с экземпляром «Вога»
на разобранную ещё позавчера кровать?!

И тогда человек себе тоже заводит
бога…

Я давно не расходовал чувства, сухой эконом,
так бездумно,
чтоб даже не взвешивать contra и pro,
а застыть…
и по-детски глазеть на мечту за окном —
позабыв и себя, и расклады, и хари в метро.

…То ли взбитые сливки застыли:
разложены тьмой,
будто пиру – никак без чумы
(нам назло, ворчуны!) —
то ли тлеет под пеной пожар недотушенный мой…

И не ведает сердце, что загодя все прощены.

Где-то в расщелинах Гиблоалтая ,
ходят, чужие следы не читая,
вряд ли попавшие в атласы
глупые гипоталантусы .
Важно поводят ушами и носом,
и на вопрос отвечают допросом,
и – раньше времени старятся:
с веяниями считаются…
Только у нас-то хвосты все трубой!
…Уши – локаторами над собой
и – будто ноги, босыми
трубами держим носы мы:
чтоб – и свои же учли все следы,
и ускользнули из дебрей беды.
…Чутко торчат по местам усы,
ибо – мы гиперпотамусы!

«Что выше почвы, откуда растём мы,
выше корней, выше пропасти тёмной,
выше бесстрастного космоса…??»

…Просьбочка – не беспокоиться
о занесении в атласы нас:
мы – будем рядом, непрошено снясь
(да, вас загнать тяжело в постель,
только…
мы выше условностей!)…

Главное, вы эти нежные нити
связей с общественностью – не цените:
знайте, встречают неласково
звери хребта Гимно-Лайского …

Будем же выше: и сплетен, и свар!
…Ну же, вперёд! —
будто кто-то позвал…

чтоб
так и быть
вечной тайной
в ясности гипно-алтарной.

Ты прячешься, депрессия. В дела.
В политику, романтику, погоду…

Румяна, иронична, весела —
бывает, мимикрируешь по году!

…Таится всё: и призраки тоски,
и ненависти скомканные рожи…
И всё же даже тёплые носки
не унимают кажущейся дрожи.

Один конец у множества начал:
ты – в зеркале (во рту – зубная паста);
и спать ужасно трудно по ночам —
и утром так же трудно просыпаться.

…Нет жизни без надежды, говоришь?
И что!
Её могу подать и я вам!

Чтоб Истина —
как сонный нувориш,
безвольно умерла под одеялом.

…Не знаю я, описывал ли кто-либо
такое состояние, когда
весь мир – кафе… во что-то вроде столика
перетекает горная гряда,
и парус на реке – не больше фантика! —
но… дома-то – младенцем без зубов
Судьба.
Когда кончается романтика,
тогда и начинается…

Любовь??

Отнюдь. Вокруг гогочут посетители,
заказы им несут… потом счета…
А жизнь – она москвич в унылом Питере:
гуляй – не зная лучшиеместа.

Тут нечего ловить, и:
«Что ж, давайте-ка…
Не ждите – раз и праздник уж не мил!»…

Поскольку, где кончается романтика,
там, в общем-то, кончается и мир.

Святая простота … Увы, не та.
Заваренной не нами грязной каши ль,
метро ли, где преследующий кашель…
маршрутки ли – где тьма и пустота…

Уже и ног по-зимнему не чуя,
наружу молча смотрим через щель
и – нет, не видим Сути всех вещей !