Юрий Окунев - Люби навсегда

Не все ль равно, то явь иль только сны.
Нам лишь бы знать, что мы обречены.

Ты и музыка – это одно. И ваш космос един.
Два потока, что слились навеки в один.
Вот, от сна отряхнувшись едва,
ты открыла глаза —
Это музыка…
в небе весеннем гроза —
Это музыка…
музыка даже в таком
Моем горе, когда вне твоей я мечты.
Это музыка, музыка, что бы ни сделала ты.

Игорь, сердцем послушай,
какая у друга беда есть:
Ты прости, что к тебе я впервые
почувствовал зависть

Оттого, что Она на неделю уехала в Вильнюс.
Она рядом с тобою,
и кажешься мне ты всесильным.

Ты прости мне, прости:
для тебя она, знаю, чужая.
Но, случайно на улице женщину опережая,

Ты подумай, не в ней ли моя
безысходная драма?..
Может быть, подойдет и к часовне она
Остро-Брама…

Ходит, смотрит она, позабыв мои строки и беды…
И не знает, что всюду за нею иду я по следу.

От меня не сбежать ей вовек,
как от собственной тени.
Видит свой она профиль
в таинственном хитросплетенье.

Пусть она приглядится, разве это ее очертанья?
Ее тень – это я, прочерневший,
сожженный страданьем.

Вот, услышав орган,
она входит под строгие своды.
И за ней по пятам неотступно я, как Квазимодо.

Предо мной ее лик.
Он прекрасный, но смертно жестокий.
Пусть я в Вильнюсе не был.
Но там родились эти строки.

Концерт для голоса с оркестром…
Молчим и слушаем… себя.
Нам неизвестно, неизвестно,
За что, ликуя и скорбя,

Мы привязались так друг к другу,
Что, кажется, года, века
Сквозь версты чувств,
сквозь мыслей вьюгу
Идем, идем издалека.

Глаза в глаза. Идем навстречу.
Вот, кажется, уже близки:
Бери – вот счастье человечье:
Оно в пожатии руки…

Но все не так… Не так сказали,
Не так взглянули – и опять
Вспугнули стих… Ты в дальней дали —
И не обнять и не понять…

Идет французский фильм. Смотри не опоздай.
В Москве тбилисский гость. Ты и его проведай.
Прощается Апрель. Сулит премьеры Май.
Спеши. И каждый день считай своей победой.

Я фильмы прозевал. Я медленней живу.
Коротких встреч с тобой листаю я страницы.
Тебе не до меня. Бреду через Москву
И верю: о тебе опять мне сон приснится.

Ты дома, иль в гостях, иль снова входишь в зал,
Где через пять минут угаснут искры люстры.
…А то, что я вчера тебе не досказал, —
Ведь это только жизнь… а ты живешь искусством.

Но будет час, когда сквозь призрачный экран,
Сквозь зыбкость миражей
изображенной страсти
Проступят раны строк, проступят строки ран.
Последней в этот раз ты не досмотришь части.

И осенит тебя «помилуй и спаси»!..
Но в страшный миг, когда такое произносят,
Троллейбусы полны и не найдешь такси.
Трамвай, хотя б трамвай!.. Но где-то черти носят!

Не новый вариант. Он был во все века.
– Что я наделала!.. —
…И, если ехать прямо,
В ловушку попадешь наверняка:
Ворота раскрывает мелодрама.

…Но мы затормозим на всем скаку.
И смерть мою опередим минуты на три.
Не кайся. Не вгоняй себя в тоску.
Не суетись. Сиди себе в театре…

…Она обманула. А я простоял под дождем…
Влюбленные люди, чего мы от женщины ждем?

Едва лишь узнает, что кто-то надежно влюблен,
И чуткость срывается с рельсов, летит под уклон.

И дружеской ласки легко обрывается нить.
Уже не захочет в обещанный срок позвонить.

Хоть взвой по-собачьи,
хоть по-человечьи заплачь,
Но в ней просыпается средневековый палач.

И знает она, что нельзя так, нельзя так, нельзя.
И чуткость придет на секунду,
всем зверствам грозя.

Но только заслышит,
как молит мужской наш народ, —
Презрительно взглянет,
холодным ехидством убьет.

Что хочешь – разбейся,
состарься иль даже умри, —
Но с нею, как нищий восторженный, не говори.

Собрат по мученьям,
влюбленный родной человек!
Любви не поможет грядущий
сверхатомный век.

Хоть женская воля врезается в космос уже,
Орудия пытки у женщины те же в душе,

Что были в ходу у далеких, забытых эпох…
И женскую душу ничто не застигнет врасплох.

Она не предаст первобытное дело свое,
Страдаю, но славлю величие пыток ее!

Пересмотру закон не подвержен,
Он в балете царит до сих пор:
Должен делать умело поддержку,
Если ты настоящий партнер.

Я на сцену судьбы своей вызван,
Как лукава вся женская стать.
И не знаю, сумею ли в жизни
Я возвысить тебя и поднять

Над твоей слепотой, над привычкой
Выбирать тот орешек, что пуст,
Над твоим роковым безразличьем
К неподдельности подлинных чувств.

Поднимаю в немыслимом риске,
Напрягаю все мускулы строк.
Но в глазах твоих бешенства искры
Высекает мой скучный урок.

Минуты бьют, все дальше мчась,
Остался час! Остался час!

Бью такт ногой, у них учась,
Остался час! Остался час!

И сердце бьет, в ребро стучась,
Остался час! Остался час!

Уже не час… уже не час…
Уже сейчас! Уже сейчас!..

Где она?.. Пропал и след…
Ничего на свете нет…

Улиц нет и фонарей,
Нет афиш и нет дверей,

Нет прохожих, нет окна…
Тени, тени, тишина…

Шепчет мне старик-узбек:
– Здравствуй, пьяный человек!

Я не пьяный, я не пью…
Просто-напросто люблю.

Плохи на земле дела:
Вот была – и вот ушла…

Скрючилась земная ось.
Спутник мчит куда-то вкось.

Не свихнулся ли я сам,
Веря всяким чудесам…

Я все это не со зла…
Как мне быть? Она ушла!..

…И разве это выразить при помощи чернил?..
Она мне позвонила, чтоб я больше не звонил…