Александр Лизунов - Эхо света. Книга стихов

Но глазу, видно, мало этих красок,
Ему ещё бы ультрафиолет
Добавить в радугу, а с ним и инфракрасный…
Ну а она растаяла в ответ.

И ветер стих, и тени всё короче
В полуденном сиянье янтаря,
И только дождь слепой по этой роще
Бредёт наощупь без поводыря.

Одно и то же в ленте новостей
Показывают вам картинки теле:
На трассе «м» столкнулись две «ГАЗели»,
В Кремле высоких приняли гостей,
В Тамбове митинг, стройка в Элисте…
А главное событие недели:
Скворцы прилетели!
Они над мегаполисом парят, —
Там стадионы, банки и дворцы,
Где под стеклом из золота скворцы,
Создал которым певчий аппарат
Левша или его Кулибин брат.
– Ну как живые! – говорят отцы,
А дети смотрят в окна, – молодцы,
Какие-то из них не проглядели:
Скворцы прилетели!
Да прилетели, точно, – видел сам,
Прислушивался сам к их голосам,
Коря себя при всём при этом, грешник,
За то, что позабыл прибить скворечник.

Ночь – это окон вычитанье, —
где свет горел, теперь темно.
Одно лишь – явно не чета им —
не гаснет жёлтое окно.
И человек, что в нём маячит,
как одинокая сова,
такой же мучится задачей,
где вычитаются слова.
И скоро, скоро от дневного
числа их в столбике «дано»
останется совсем немного:
три слова,
два,
потом – одно.

«Душа не на месте» —
когда не совсем ещё худо,
а только морока и смута,
разброд и шатанье, —
плохая работа, погода,
ломота-простуда,
любови остуда,
куда утекла наша тайна.
Увы, бедолага!
Но где оно, впрямь, её место? —
В телесном небесная бронь,
без постели плацкарта.
Пока интересно,
не кажется жёстко и тесно,
когда ж надоест,
поменять проводник не пускает.
Душе не прикажешь, —
момент улучила, сбежала, —
ищи ветра в поле,
исчезла, пропала без вести.
Быть может, кто видел? —
«Довольно худа, моложава…» —
Остались вот вещи,
да только сама не на месте.
А там, где зияет
пустая сердечная чакра,
так холодом тянет,
что лёд на стекле намерзает.
Забыться за чаркой,
пуститься по следу с овчаркой —
за этой беглянкой,
за этой плутовкой, мерзавкой?
Была же на месте!
Раскинулись пики и крести,
какая опасность
её стережет в предрассветье:
выходит король,
этот чёрный наездник, наместник,
заблудшие тёплые души
ловить в свои сети.
Беги, возвращайся! —
как свечка коптит под иконой,
и там уже, кажется,
стражи все створы закрыли…
Тогда, наконец, —
тихий плеск, лёгкий шелест знакомый,
и лишь в этот раз —
чуть сильней опалённые крылья.

Ночь, новостройка-ипотека,
Бессмысленной парковки знак.
Ещё минуло четверть века —
Ежу понятно, что и как.
Про все деяния эпохи
Легко, идя вдоль этих стен,
Читать неоновые строки
В бетонной книге перемен.
От света тусклого набрякнет
Взгляд и поёжится душа:
Чужая речь, нерусью пахнет,
И хочется скорей сбежать
Туда, где вот он – поспешайте! —
Знакомый знак горит, багров…
Но то «Макдональдс» приглашает
В своё фантомное метро.

Запреты никчемушные
Не отрезвят народ —
Фанфурики, чекушки ли
Подпольно да найдёт.
Неважно, были б градусы, —
Мол, так спокон идёт,
И в горести, и в радости
Всегда Россия пьёт.
Россия пьёт – тут тайны нет —
Но вспомните-таки:
Ещё в века недавние
Громила кабаки.
Но с волей всей и славою
Под клики «Пей до дна!»
Она чужой отравою
Была одолена.
Где ж ратники-защитники? —
Везде кресты, кресты.
В который раз несчитанный
За павших выпьешь ты.
И только бросишь в полюшко
Свой помутневший взор,
И толком не помолишься,
Не приберёшь свой двор.
Россия пьёт – и мается, —
Дотла, до дна, до риз…
И лишь вздохнёт Русь-матушка:
«Эх, дочь! – иди, проспись…»

Неясная грань, перехода запрет
Привычного «то» в невозможное «это».
Но если тень звука увидел поэт,
Услышал, наверно, и эхо света.

Боялись вы всяких сомнений и смут,
Поэтому вольными так и не стали.
Но кто-то нашёлся, сказавший: возьму,
Позволю стихиям меняться местами.

Наверно, другого тут выхода нет:
Когда в безнадёге пять чувств вперемешку,
Один лишь вслепую услышанный свет
Выводит заблудшего ночью кромешной.

В прогале блеснёт одинокой звездой
Над холодом непроторённого снега, —
От мёртвой давно, этой точки пустой
Летит до сих пор лишь оно – эхо света.

А память, история встреч и разлук,
Отснятых поспешно когда-то и где-то, —
Немое кино, где один только звук —
Тишайший поток оглушённого света.

Когда же опять наползёт пелена
Тумана, в котором – ни слуха ни духа,
Пресветлая Анна напомнит и нам
Заветное «долгое эхо друг друга».

И луч твой вернётся, пробьётся ко мне
В приют, освещаемый скупо и скудно,
И что ему даль в триста тысяч кэмэ,
Когда это лишь только жизни секунда…

Какие нас гонят силы
С достигнутого рубежа? —
Ходить едва научились,
Как надо уже бежать.

Сошлись с водой еле-еле,
А надо уже в огонь,
Хотя ружьё не пристреляно,
Ещё не объезжен конь.

Прошёл ты жару и стужу,
Лишенья знал и бои,
Но пел до сих пор о дружбе,
Давно пора – о любви.

Кумиры твои и боги
Вдруг все ушли на покой, —
Своим ты был в той эпохе,
Что делать теперь в другой,

В которой совсем не просто
Прожившему много лет,
Когда ещё нет вопроса,
Но требуют: «Дай ответ».

Сельская школа. Развалины.
Битые кирпичи.
Где ты, старое образование?
Молчит…
Детишек учил у себя на дому
Бывший военный.
Сан Саныч почил неделю тому, —
Нету замены.
Видно, опасно больна ты, страна.
Справку лишь выдадут в руки,
Как они здесь потрудились сполна,
Наши хирурги.
Прочь астрономию – вырост неправильный, —
Лезвие остро стальное.
Смотрят, насколько ещё операбельно
Всё остальное.
Логики школьной давно уже нету, —
Режут расчётливо, фрагментарно.
Скоро и физика станет предметом
Рудиментарным.
А те, кто эту беду прозевали,
Снова были не в теме.
Как теперь справиться с ново-образованием
Русской иммунной системе?