Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Нежные, синие воды канала
Тихо плескались с улыбкой печальной…
Ласковый ветер из церкви недальной
Чуть доносил ко мне звуки хорала.

В голубом эфира поле
Ходит Веспер золотой,
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой…

Белой дымкою смягченный,
Месяц золотом кропит;
С морем синим обрученный
Двоеженец старый спит…

Адриатика ж не дремлет,
В тонкий пар погружена…
И великой тайне внемлет
Дожа юная жена…

Нет властителя сильнее,
Нежли он – старик седой.
Нет красавицы яснее
Догарессы молодой!..

Баркароллы отдаленной
Ветром звуки донесло,
И, как будто утомленный,
Гондольер поднял весло…

Но гондола темной рыбкой
Не замедлила свой бег,
Оставляя след свой зыбкий,
Белый, белый, будто снег…

Догаресса молодая
Наклонилася к борту,
Грудью к доскам припадая
Погруженная в мечту…

Опустила ручку в струи,
Ощущая на руке
Свежей влаги поцелуи
В полусне, в полутоске…

Ей мерещится красавец,
Что под Пломбами сидит;
Дож – изведанный лукавец
Над его неволей бдит…

Отчего ж тревогой странной
Расцвело его лицо?!..
Ей на палец безымянный
Вдруг наделося кольцо…

Слышен голос ей подводный:
«Отдаю твое тебе —
С Догарессой благородной
Не хочу я быть в борьбе»…

«Ты отдай колечко это,
Да не Дожу, а тому,
Кто теперь тоскует где-то
По тебе в твоем дому…

Кто теперь в оковах плена,
Кто под Пломбами теперь,
Для изменника измена —
Кара лучшая поверь…

Пусть узнает Дож-изменник
Муки ревности, любя,
Пусть увидит бедный пленник
Догарессу у себя…

Он пролил ведь слез не мало,
И от них моя волна,
Что дворец ваш омывала,
Стала боле солона…

От тюрьмы ключи у Дожа…
На ночь дай ему питье…
И с супружеского ложа
Уходи, – там все твое…

В этот миг он все забудет;
Будет мука прощена;
Адриатика же будет
В этот миг отомщена»…

В мир нисходят простодушно
С неба свет и красота…
Догарессе страшно… душно…
Обняла ее мечта…

И таинственным разливом
Подымается волна,
И далеким переливом
Баркаролла чуть слышна…

В голубом эфира поле
Ходит Веспер золотой,
Старый Дож плывет в гондоле
С Догарессой молодой…

В чужих краях блуждая,
Во поле черных дней,
Все видел города я,
Но сердцу всех милей
Венеция златая,
Жемчужина морей.

Искал вдали тебя я,
И жемчугов и роз
Любви, не отдыхая,
Но горький рок принес,
Венеция златая,
Мне только жемчуг слез.

И вот вотще сгорая,
Горением любви,
Я мчусь к тебе, родная,
Яви же мне, яви,
Венеция златая,
Жемчужину любви!

I.

Венеция! Венеция! Нестройный, длинный ряд
Надежд забытых, образов уснувших,
Тревог и снов из дней давно минувших
В моей душе проснулись властно, внятно говорят.
Царица вод морских, моя единая любовь,
Прекрасная, таинственная сказка, —
Венеция, Венеция, ты мне смеешься вновь,
Меня, как встарь, чарует твоя ласка.
Лагуны, гондолы, из мрамора дворцы,
Окаменевшие страницы древней жизни,
Статуи, фрески. Смотрят с стен борцы,
Всю жизнь отдавшие отчизне.
Венеция любимая. Блеск солнца, звонкий шум —
Прибой Адриатического моря
В его безмерно-роковом просторе…
А в сердце грусть от несказанных дум
И жажда жить, и страх, и горе.

II.

Гондолы без шума, как большие птицы,
По воде уснувшей медленно скользят.
Догорают ярко быстрые зарницы,
И заката краски пламенно горят.
Умирает день невыносимо-знойный.
Колокольня Марка скрылась за углом.
В одеяньи белом, загорелый, стройный
Гондольер лениво шевелит веслом.
Тянутся палаццо в мраморных одеждах —
Лепестки живые ярких прошлых дней.
Ближе ночи трепет… День смежает вежды.
Засверкало небо россыпью огней.
Как возможно счастье, как далеки муки.
Грезится, что жизни новый путь начат.
Тишину ночную разбудили звуки;
Робко баркароллы нежные звучат.
Заповедных мыслей веют вереницы.
Сердца струны нежно, ласково дрожат,
Гондолы без шума, как большие птицы,
По воде спокойно, медленно скользят.

Во дворце, где суровые дожи
Размышляли над сонной водой,
На посланника странно похожий
Антиквар поселился седой.

Сняли пыль. Многолетние щели
Заложили. Воскресло стекло,
И фарфором столы запестрели,
И хрустальные люстры запели
Переливчато и светло.

И пришел покупатель, неистов,
Беспорядочен, жаден и скор,
И тяжелая поступь туристов
Омрачила сиреневый двор.

И, единственно, луч над камином,
Где румяный огонь не трещит,
Озаривший подсвечник с дельфином,
Кружева, полумаску, плащи, —
Только луч показался старинным,
Бледный луч из небесной пращи.

Смолистый воздух и тяжелый
Еще мучительнее днем.
Скользят высокие гондолы
В старинном трауре своем.

Сквозь водяную пыль не сразу
Проходит солнца бахрома.
Дворцы Венеции безглазы,
Ее изранены дома.

По вечерам в каналах пленный
Фонарный свет. Печальный лавр
Под колоннадой неизменной.
Тепло от музыки военной,
От барабанов и литавр

На белой площади атласной,
Где ходят важно, не спеша,
Где вижу в синеве неясной
С венецианкою прекрасной
Приземистого торгаша.

Привет Венеции, владычице морей,
Царице прошлого, волшебной сказке чудной!
Подножия твоих дворцов и алтарей
Окаймлены волною изумрудной.
Среди воскресших грез, откинувши печаль
И длинный ряд тревог, недавно пережитых,
С гондолы вырезной, скользившей тихо вдаль,
Глядел я на дворцы патрициев забытых.
Кругом кипела жизнь, спеша, бежал народ.
Под ярким солнцем дня все искрилось, сверкало:
Кресты, балконы, башни. Пароход
На Лидо шел, и плавно колыхала
Пологая волна гондолы и суда.
Блестели в стороне свинцовые лагуны,
Звучали голоса, и робко иногда
Звенели трепетно гитар примолкших струны.
На шумной площади от солнечных лучей
Пестрели, как узор, мелькающие блики.
С каналов и мостов все ждали, чтоб скорей
Играла музыка. Вдали смолкали крики,
И говор заглуша, широкою волной
Из медных труб вдруг вырвалися звуки,
А в небе, с высоты, над стихшею толпой,
Казалось, хлопали бесчисленные руки.
То Марка голуби взлетели сразу ввысь.
Кружат над площадью встревоженные птицы.
А звуки медные гудели и неслись,
И гасли бледные в волнах лучи денницы.
Лазурный неба свод, туманясь, розовел,
Мечты в минувшее неслышно улетали.
На барке баритон из «Паяцев» запел,
И огоньки на мачтах заблистали.