Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Адриатические волны
Бегут, шутя, к моим ногам.
И, шумом волн завороженный,
Стремлюсь я к дальним берегам.

Вокруг морской простор сверкает,
На солнце золотом горя.
И море тихо колыхает
Вдали громаду корабля.

Прозрачны воды голубые,
Ясна небес лазурных высь.
В душе порывы молодые…
Но пред неведомым смирись.

Вот тучка в небе показалась
И пала тень ее на пляж.
Все потемнело, все смешалось
И в миг исчезло, как мираж.

А в небесах раскаты грома,
Обрывки туч то тут, то там…
И волны, полные разгрома,
Бегут, грозя, к моим ногам.

Не счесть в ночи колец ее,
Ласкаемых волной.
Причаль сюда, Венеция,
Под маской кружевной!

В монастырях церковники
С распятием в руках,
На лестницах любовники,
Зеваки на мостах

Поют тебе, красавица,
Канцоны при луне,
Пока лагуна плавится
В серебряном огне.

Не для тебя ль, Венеция,
Затеял карнавал
Читающий Лукреция
Столетний кардинал?

Он не поладил с папою,
Невыбрит и сердит,
Но лев когтистой лапою
Республику хранит.

Пускай над баптистерием
Повис аэроплан,
Пускай назло остериям
Сверкает ресторан,

Пускай пестрят окурками
Проходы темных лож, —
Здесь договоры с турками
Подписывает дож.

За рощею лимонною
У мраморной волны
Отелло с Дездемоною
Рассказывают сны.

И разве бросишь камень ты,
Посмеешь не уйти
В истлевшие пергаменты
«Совета десяти»?

Душа, – какой бы край она
Ни пела в этот час,
Я слышу стансы Байрона
Или Мюссе рассказ.

А где-то – инквизиция
Скрепляет протокол,
В театре репетиция,
Гольдони хмур и зол,

Цветет улыбка девичья
Под лентами баут,
И Павла-цесаревича
«Граф Северный» зовут.

Здесь бьют десяткой заново
Серебряный улов,
Княжною Таракановой
Пленяется Орлов.

Гори, былое зодчество, —
Весь мир на острие.
Уходят в одиночество
Все томики Ренье!

Не повернуть мне руль никак
От шелка ветхих карт.
«Севильского цирульника»
Здесь слушал бы Моцáрт.

Скользит гондола длинная
По бархатной гряде,
А корка апельсинная
Качается в воде…

Спит столица дожей, и в окно
Тянет ветер горным виноградом.
В хрустале янтарное вино —
Как луна, встающая над садом.

Бархатистей персика плечо
И смуглей оранжевого лета.
Как она прижалась горячо.
Молодость? Венеция? Джульетта?

Вот он сад, луною налитой,
Жизнь пестра, лукава на приманки.
Опусти ее, как золотой
За корсаж хорошенькой служанки!

Вы легки с подругой, как стрижи.
Что вам муж? Досаднейшее слово.
Пой, люби. А сердце расскажи
Год спустя сеньору Казанова.

Вот и осень… Сердце у меня
Тяжелее кисти винограда;
Дилижанс в косом багрянце дня
Протрубил за яблонями сада.

Запах супа, стук шагов и лай.
По прилавку катится монета….
Где мой плащ? Италия, прощай,
Девушка, ты горячее лета!

Посети мой страннический бред,
Там, на Рейне, улыбнись лукаво.
Я забуду университет —
Доктор философии и права.

Потащусь в карете почтовой
К тарантелле, солнцу, балаганам…
– Что, старик, ты смотришь,
как слепой?
Что ты шепчешь над моим стаканом?

– Я пришел из‐за далеких гор,
Я назойлив, извинюсь заранее,
Может быть, угодно вам, синьор,
Прочитать судьбу свою в стакане? —

По спине струится холодок,
Я сажусь, отстегивая шпагу…
Вот щепоткой белый порошок
Брошен в золотистую малагу,

Вот качнулось облако, платан,
Мой парик, дымок за черепицей,
Вот редеет вогнутый туман,
Пахнущий сушеною корицей…

И когда, казалось бы,
уже придумать
нечего —
Все видано-перевидано,
думано-передумано,
даже как-то слишком…
И – на тебе! —
Венеция.
Будто ветром
брызнуло.
Будто светом
дунуло…
На тебе!
Прохаживайся,
учи досконально.
На тебе!
Глуши ее
восторгами увесистыми!..
А она помалкивает
в улочки-каналы.
Очень
театральная.
Очень
человеческая…
Можешь притворяться
бдительным и зорким.
Требовать от гида
политической ясности.
Пожимать плечами:
«Глупая экзотика…»
Глупая.
А все же хороша
дьявольски!
Глупая.
А нам ее все мало,
мало!
Глупая.
Но лезут слова
высокопарные!
Мы теперь матросы
знаменитого мавра,
и под нами площади
покачиваются,
как палубы…
Мы ложимся за полночь,
разомлев от нежности.
Дремлем,
улыбаясь красоте по-доброму.
В кубриках ворочаемся,
слушая Венецию.
И плывем с Венецией
к дому.
К дому.

Как дышится легко. Жара дневная спала.
Щитом серебряным, светясь, луна взошла…
Скорее в гондолу!.. Пусть робкий плеск весла
Разбудит тишину заснувшего канала.

Мечтой встают дворцы. На окнах – блеск опала;
Под аркой стрельчатой, в углах густится мгла.
И грезится дворцам все то, чего не стало, —
Та жизнь, что некогда восторгом здесь цвела.

Душой усталою уйдем в их сон безмолвный…
О счастье дней былых пускай нам шепчут волны…
Поток кудрей твоих, сверкая и клубясь,

Парчевой мантией пусть падает вкруг стана;
Пусть буду думать я, в глаза твои глядясь,
Что Догаресса ты с картины Тициана.

Я разгадал давно: твоя душа когда-то
Горела радостно, и ярко, и светло,
В одной из Догаресс, чьи образы так свято
Xранит Венеция слепым векам назло.

Вот почему тебя всегда к себе влекло
Все то, что красочно, нарядно и богато:
Стихи, и кружево, и шелк, и блеск заката,
И золотистое Венеции стекло.

Когда перед тобой я говорю свой стих,
Мне кажется, я – паж – сижу у ног твоих
И нежу чуткий слух певучею канцоной.

И если в глаз твоих глубоких синеву
Я пристально вгляжусь – мне мнится, я плыву
Лагуной дремлющей, лазорево-зеленой.