Виктория Левина - Я сегодня Ван Гог (сборник)

Насмешливый пацан. От силы – лет двенадцать.
Блестящий музыкант. И с цыпками рука.
Имеет божий дар и время состояться.
Он – баловень судьбы на годы, на века.

Сонатой нежных струн под солнцем итальянским
он начинает жизнь и слаженный квартет.
И начинает кросс по венским и миланским
подмосткам дней его на много-много лет…

Гурман и хлебосол, он музык отречётся
и будет жить в чести, преемников уча.
Взгляните на портрет – лукавый глаз смеётся,
и струны детских лет в душе его звучат!

Он счёт от прачки мог в вокал переиначить!
Визитной картой стал его сонаты бег.
Мальчишески легко победный путь был начат,
смеётся и бузит весёлый человек!

Взовьётся древнерусский глас
под своды зала… Колокольный,
звенящий зов, чтоб боже спас,
чтобы простил нас, своевольных!

Чтобы живущим на земле
дал ощущение бессмертья,
беззвестный голос в синеве
иерусалимской пел на свете…

И вот уже не стало стен
и обнялись земля и небо, —
великой музыке взамен,
переплетая быль и небыль…

Я в синем омуте души
на дальних хорах пребываю.
И это я пою в тиши,
и предо мной – земля нагая,

чей первородный грех велик,
а войны – нам во искупленье!
Над миром протянул старик
длань бога. И затихло пенье.

Я пела в юности под арками, я пела!
Я пела музыку, которая летела

от дальних отсветов судьбы, души касаясь, —
такою маленькой сама себе казалась…

Я пела в юности Всенощной силы бденье,
за всю непрожитую жизнь прося прощенье,

за все дороги, что взовьются серпантином,
за все разлуки, что с тревогами едины.

Я пела музыки рахманиновской звуки,
ещё не зная, как повиснут в горе руки,

когда покинут меня близкие-родные,
взвалив на плечи мне все тяготы земные…

Познала горечи измен и расставаний,
и вкус внезапных перемен и расстояний!

Я пела в юности под сводами, не зная,
что заключалась в этих звуках жизнь земная.

Гармоний чистых переливы —
снега на пиках убелённых,
австрийских горных рек мотивы,
перипетии саг и склонов.

Гармоний славных перепевы,
влетевших песней отдалённой, —
тирольцев гордые напевы и
скрипок нежных плач и стоны.

Гармоний моцартовских вдоволь
в фортепианном беге пальцев…
Надет платок негромкий вдовий
на музыкальных душ скитальцев.

Гармонией – вершиной жизни —
болею в соль-минорном свете:
жалею, что в другой отчизне
и жаль, что жил в другом столетьи.

Гармоний чувственным узором
с тобою связана навеки!
Как много Бога и простора
в одном небесном человеке…

Убить, помиловать, изгнать, простить? – извечною
проблемой мучается совесть. Бесконечною

то кантиленой, то горячей страстью пламенной
стенает музыка вокруг кумиров каменных…

Цейлонским бризом обняла шатры и пагоды —
любовь внезапная пришла, упала на воду,

как лодка-джонка, как жемчужин белых россыпи,
плутовка к смерти их вела медовой поступью…

И только случай – серебром и клятвой верною
кулоном памятным открыл им дверь тюремную.

И только дружба, что касалась сердца хмурого,
спускала лодки беглецов на воды бурые.

И только арией последней, в пламень брошенной,
кончалась опера и храм любви непрошенной.

И на ресницах дорогих, в слезах и в горести,
качалась музыка последних тактов повести…

Писать стихи о музыке в ночи,
о Макбете, в плену преступной власти,
когда дневное спит или молчит, —
не это ли доподлинное счастье?

Когда мой мир так чуток, и тревог
дневных ко мне не долетают вздохи,
я приглашаю музу на порог
моей судьбы, где дни не так уж плохи,

а ночи – полыханием строки
меня ведут и к Верди, и к Шекспиру…
И леди Макбет с царственной руки
свою гипотезу любви бросает миру!

И, предсказаньем ведьм поражена,
во власти разрушающих амбиций,
вручает пресловутая жена
супругу нож, чтобы крови пролиться!

О, как любовь безумна и слепа,
как тяготеет сходом в преисподню!
Свергает верноподданных толпа
иных царей «навек» – уже сегодня…

Я – с Верди, я – с Шекспиром, и кричит
во мне мелодия конца финальной части!
Писать стихи о музыке в ночи,
о Макбете, в плену преступной власти…

Был прожит день и ночь одна
от гибели детей влюблённых…
Давно повисла тишина
над закулисьем и фойе,
но Аурелии [22] Аурелия Флориан – исполнительница роли Джульетты в тель-авивской постановке оперы Шарля Гуно «Ромео и Джульетта», апрель 2016 года. слышна
молитва к небесам бездонным,
что даже в смерти не вольна
судьба их разлучить! В жнивье
под утренним туманом всласть
щебечет жаворонок вольный.
Отравленной любви печаль
уносит в небо глубь веков…
А я переживаю страсть
двух юных душ. И сердцу больно
прекрасной музыкой венчать
любовь и смерть. И облаков,