Владимир Лузгин - Алфавит грешника. Часть 2. Было Не было Могло

А когда накроют тело парусиной
И землёй засыплют с грязью пополам,
Вспомнят добрым словом ли сукиного сына
С чубом непокорным, точно как он сам?

Заранее тебя благодарю
За труд последний для меня на свете,
И слёзы горькие в грядущую зарю,
Которую вдвоём уже не встретим.

Мы были очень разные с тобой,
Наверно, бес, играя с нами, путал:
Тебе бывало холодно порой,
Мне было жарко этой же минутой.

Тебя тянул театр и варьете,
Я жил тайгой – рыбалкой и охотой,
И оба, замыкаясь в суете,
Не поняли мы важного чего-то.

К нам приходящего без тщаний и потуг,
Видением иль голосом смиренным,
Когда всё изменяется вокруг
И остаётся как бы неизменным.

Вот почему, лишь стихнет беготня,
Исполни, что сказать хочу сегодня:
Прошу тебя, оставшись без меня,
Поставь свечу к Распятию Господню.

Для нищих мелких денег не жалей.
Могилы близь оставь еды животным.
На даче собери за стол бомжей,
Их напоив до рефлексии рвотной.

А дальше – будь что будет, ты вольна
В своей судьбе на вымысел похожей,
Какие ни настанут времена
И кто с тобою ни разделит ложе.

Я промолчу, я знака не подам,
Живи, пусть станет жизнь твоя вторая
Счастливей, лучше, чем случилось нам,
В семье, что создала ты, дорогая.

Где я с тобою был на всё готов,
Чем бы судьба ни пробовала крепость
Совместных уз при разности полов,
Включая даже мелочь и нелепость.

Поэтому под шорох белых крыл,
Несущих весть печальную до боли,
Прости, коль я не доблагодарил,
И позабудь, коль лишнее позволил.

Заслуг и идеалов не ценя,
Не важно, был ведомым иль ведущим,
Смахнула жизнь всех живших до меня,
Потом смахнёт меня переживущих.

Любого, всех, труслив он был иль смел,
По истеченью срока иль внезапно,
На карандаш попавший в спецотдел
Или на кичу со статьёй похабной.

Там все равны по чину и делам,
По состоянью разума и духа,
Поскольку всем без исключенья там
Земля способна стать нежнее пуха.

Затихают горькие слова,
Словно волны полосы малайской,
А моя до срока голова
Побелела яблонею майской.

Бег судьбы, её круговорот
Нашей укоризне неподсуден,
Что и для чего ни принесёт
День любой из праздников и буден.

Да, она упрямей и сильней,
Сколько власть перед людьми не прячет,
Горе, кто дружить не хочет с ней,
И беда, раз думает иначе.

Вот и мелят божьи жернова!
И, похоже, никому дела,
Что моя до срока голова
Яблонею майской побелела.

Жаль, плодам не выдастся дозреть,
Кровь всё холодней и холоднее,
Знаю, жить осталось вряд ли треть,
От того, что прожил, не седея.

Но не скрыть ни буквы, ни числа,
Мне другое ближе и дороже:
Счастлив – ты меня не прогнала,
Горд – не изменил тебе я тоже.

Зачем тебе женщина эта,
Когда при твоей нищете
Не может, в меха разодетой
Пойти отдохнуть в варьете.

И вместо ночных развлечений
Работать должна на семью,
Пока ты – непризнанный гений,
Несёшь чушь и галиматью.

Причём, ни Есенин, ни Бродский
Для жителей этой страны,
С расчётом их жадности плотской,
Задаром и то не нужны.

А ты со стишками своими,
На фоне великих имён,
В сто раз ещё невыносимей
Тем, кто при деньгах и умён.

Смотри, предлагаю тебе я:
Кормить до скончания дней,
И ямбы твои, и хореи
Печатать по воле твоей.

Лишь женщину эту отпустишь
Из липких бессовестных рук
И сменишь столицу на пустошь,
В районе каких-нибудь Лук.

Но если ответишь отказом,
Не выпадет даже роса,
Как будешь ты строго наказан
По полной в теченье часа.

Зачем ты карими глазами
Отметила его из всех,
Притом, что был другою занят,
Пусть и без шансов на успех?

Зачем, когда он, бит и брошен,
Таился, муками томим,
Ты в свежестриженном гавроше
Предстала ангелом пред ним?

Зачем с улыбкою весёлой,
В нём разжигая жизни пыл,
Рукой манила полуголой,
Губами чтоб её ловил?

Зачем с душой своею тонкой
Ты допустила до себя
Картавящего мужичонка,
Чуть тронув, спящего, сопя?

Зачем потом ты год за годом
Терпела выходки его:
Скандал, граничащий с разводом,
Эгоцентризм и хвастовство?

Зачем теперь в платке из крепа,
По выходным к нему придя,
Ты плачешь под безликим небом
Под шёпот снега иль дождя?

Затрепетал под ветром шарфа кончик,