Майя Рахимова - Барсова гора

– Дочь, я вижу по глазам твоим сияющим,
Что понравился жених!

– Ах, мама!
Как увидела его у придворцовых стен,
Сразу поняла, ни много и ни мало,
Что попала сердцем в плен,
В плен тягучей нежности попала,
Не могу представить, что еще
Кто-то краше и смелее есть Дорнвейла,
Мне хватило взгляда одного,
Чтобы крепко полюбить его.

– Для начала, милая, ты с ним поговори,
Может, и не так прекрасен он на самом деле,
Как нарисовала ты в мечтах своих,
Вы двух слов сказать друг другу не успели.

– Я, конечно, с ним поговорю,
Только изменить себе – не изменю,
Ты сказала, он влюблен,
И я люблю.
Но
Если Ты просишь, я поговорю.

Мама, не тревожься так,
Что ты темнее тучи?
Почему печали виден след?

– Я признать должна, что несколько удивлена,
Странной выходкой племянницы моей,
Словно молния, сверкнула дерзостью она,
И ушла, оставив прибывших гостей,
Без вниманья,

Ни тебе приветственного слова,
Ни улыбки, ни беседы, наконец,
Нет, к дороге жрицы не готова,
Дочь сестры моей,
Не по ее главе волхов венец!

Вот к чему, скажи, такая спешка?

– Ах, не знаю, мама, до того ли мне сейчас?
Что-то вроде как волшебное в пути случилось с Нъеррой,
Что гадать? Нам не понять примет волшбы.

…«мир рождает новые мечты – те,
Которых раньше и не ждал совсем…», —
Так сказала мне сестра перед помолвкой.

Я прошу тебя, не омрачай размолвкой
Счастье, что стучит в моей груди,
На обряд венчальный Нъерру пригласи!

– Все торопишься с любовью.

– Да! Спешу!
И тебя, коленопреклоненнейше, прошу,
Не сердись и позови сестру!

– Хорошо, родная, позову.

Вот так, из-за случайностей простых,
Поспешности и чувств, не знающих преград,
Сложится узел меж людей святых и не святых,
А после их деяний дерзостных разрушен град.

В порывах страсти и любви положат головы они.

У каждого своя судьба и выбор был,
У каждого – душа и разум чуткий,
Не помогло.
Любовно-личный пыл,
Вертел людьми и приближал конец их жуткий.

В погоне за надуманной мечтой,
Они теряли вечный облик свой,
Капля за каплей вечное – в – себе теряли,

Как не предаться тут печали?

Когда гармонию любви сменяет страсти ритм,
Стихии личные включаются и мчат,
Но совпадают ли они,
С тем, что желает человек, и чего хотят,
Рожденные им страсти?
Вот вопрос.

Судьба велит одно, а хочется другого,
И начинается: ни толка, ни покоя,
И мечется несчастный человек,
За жизнь, свои метанья принимая,

Запомни! То, что жизнь – такая,
Никто не виноват,
Сам человек спесивый – мерилом служит жизни торопливой.
Никто ему ни враг – он сам себе вершитель,

На том и топчется, который век подряд,
Меняя облик, но не духа склад,
Ибо не хочет знать последствий темный ход,
Когда спешит столь яростно вперед.

И лишь столетия, эоны лет спустя,
Страданьем и лишением горя,
Он обретает крохи чистоты души.

Ну что ж, читатель, если не остыл к героям,
Вослед за мною поспеши,
Вернуться в город, где страстей порок,
Уж вертит судеб человеческих клубок.

– Я согласна!

– Погоди, Дитя!
Ни приветствия, ни ласкового слова,
Прямо так с порога и готова,
Жизнь свою отдать служению волхвам?

– Да, Старейшина, готова. И отдам!

– Я в поспешности такой читаю,
Страсть, которая роднит тебя скорей с людьми,
Но волхвам не подобает.
Не готова ты, уж извини.

Вижу, что страданием опалена,
А глаза решимостью горят,
Это говорит о том, что ты бежишь,
От себя, вопросов и преград.

Вижу след отчаянья и боли,
И растерянность,
Скажи, Нъерра, доколе,
Ты меня обманывать решила?

– О, Мудрейший, если я и поспешила,
То прости меня и знай, отсюда,
Мне не выйти больше к людям,
Здесь мой дом, мой храм.

Прошу, давай забудем,
И растерянность мою и боль —
Все это в прошлом.
Жизнь моя – для Храма.

– Осторожно. Слишком много слов.
Иди пока в обитель,
Поживи среди послушниц, успокойся,
И дня через три я жду тебя обратно.

Вас благодарю, Мудрейший.

– Ладно.

– Я согласна!

– С чем согласны Вы, прекрасная Урслала?

– Ах, простите, мне не подобало,
Так, с порога сразу и ответить – Да!
Но молчать я больше не могла,

Знаю, по обычаю, сначала,
Долго говорить должны мы как попало:
О природе, прелестях дороги,
О достоинствах народов и земель,
Но поверьте, ждать нет сил,
Когда в груди клокочет солнце,
И горит желанием постель.

– Вы меня смущаете, а я – воитель.

– Я? Смущаю? Ах, простите!

Удивляюсь я себе сама,
Кто бы знал, что страсть – моя стихия,
Робость и застенчивость – подруги,
Бросили меня в тот самый час,
Как взаимным трепетом согласья,
Разум мой и сердце обручили нас.

– Где? Когда?

– В душе.
Решимости полна,
Вашей стать.
Ведь я же влюблена,
И любима…, верно?
Мне сказала мама, что и Вы пылаете огнем,
Так давайте и сгорим вдвоем!

Нам чего стесняться – мы почти супруги,
Но смотрю, мои подруги,
Робость и застенчивость теперь,
Постучались обе в Вашу дверь?

– Что ответить?
Уважая Вас, царицу Рарру, все владенья,
Я не смею руки распускать,
Без верховного на то благословенья.

– Распускать?
Не понимаю Вас, Дорнвейл!
Я вас оскорбила поведеньем?
Вы не любите меня? Успели разлюбить?