Наталья Белинская - Светотень. Проза и стихи разных лет

Тала молча налила в бокалы вино.

– Лехаим! – произнесла Таня.

– За жизнь! – повторила по-русски ее сестра.

Они чокнулись и отпили по глотку терпкой концентрированной энергии солнца, мерцающей в хрустальных бокалах в свете уже взошедшей луны. Тала закурила и протянула пачку Татьяне, но та отрицательно покачала головой.

– Так и не курю. Уже пять лет, – сказала она, – хотя иногда очень хочется. Но раньше думала: раз могу обходиться, значит, надо терпеть, а сейчас глупо начинать после такого перерыва.

– Я помню, ты говорила, что бросила после его ухода. Не понимаю, как ты смогла. Ты ведь начала во взрослом возрасте, не в юности, а это уже не баловство. И потом все время курила. И прекратить сразу, без всякой подготовки, причем в стрессовой ситуации? По-моему, невозможно.

– Не совсем так. – Вместо сигареты Таня взяла шесек, или, как в шутку называют этот сочный фрукт русскоязычные жители Израиля, «шизик» (хотя, наверное, логичнее было бы обозначать его тем именем, под которым он известен на Кавказе, – мушмула). – Ты не представляешь, что со мной творилось, когда он ушел. Я ведь так и не поумнела за всю жизнь и верю всему, что мне сообщают, – если не вижу явных доказательств того, что это ложь. Говорит человек, что едет отдыхать с какими-то знакомыми, – значит, так оно и есть. У Аркадича действительно водились приятели, которых я в глаза не видела, потому что он вечерами по клубам ходил, всякие развлекательные мероприятия посещал, и выпадали они почему-то именно на те вечера, когда я получала самые большие и сложные заказы. И спасибо, что получала и что эти заказы оплачивали, иначе я после его ухода сразу оказалась бы на улице: одна бы съем квартиры не потянула. Представляешь – он уходит, а мне с завтрашнего дня платить одной, то есть в два раза больше, без всякого предупреждения и без резерва? Да и до ухода… Он отдавал свою часть за квартиру и за питание – и всё. А мне на что жить, если не работать?

– Честно говоря, я до сих пор не представляю, как тебе удалось найти свою нишу, – задумчиво проговорила Тала. – Ты ведь никогда в жизни не занималась дизайном сайтов. Да и компьютера ни дома, ни на работе у тебя не было – вы-то в своей редакции до твоего отъезда еще без компьютеров работали. И в сорок пять лет начать сначала, работать годами по шестнадцать часов в сутки, все освоить, искать заказчиков и обеспечивать себя таким образом… Не знаю.

– Вот это как раз еще одна причина, по которой он ушел. Я не могла составить ему компанию в том, чтобы «делать жизнь», как говорят на иврите, а попросту – развлекаться всеми способами. Ему-то не нужно было ничем особым заниматься и ни о ком заботиться: из родственников – двое взрослых детей и внук, все со своими семьями, все живут на Украине и знать его не хотят. Вспоминают о родстве, только когда он с деньгами в гости приезжает, в остальное время даже не интересуются, жив ли. А я, во-первых, не могла оставить маму – ты знаешь, в каком она была состоянии, – а во-вторых, мне нужно было работать. У него хоть пенсия была и льготы, а у меня первоначально – пособие по безработице, на которое все оплатить не получалось. Здесь люди, которые живут на пособие или даже на минимальную зарплату, на съеме селятся гуртом. Надо было найти нормально оплачиваемую работу. Но кому я в Израиле нужна как редактор авангардного художественного русскоязычного журнала? И случайно выпала возможность пойти на курсы компьютерного дизайна. Конечно, курсы ивритоязычные, а я к тому времени только простые бытовые фразы на иврите понимала, но деться было некуда. Кроме того, мне вообще всё надо было с самого нуля начинать – запомнить хотя бы, как компьютер включается-выключается. При этом я считала, что мне повезло: курсы бесплатно – и меня приняли, хотя в моем возрасте на такую учебу берут только в виде исключения: пришлось поуговаривать начальство. Даже наша учительница иврита туда звонила, рассказывала им, какая я способная… Вот я и пропадала все время то за учебниками, то на курсах, то за компьютером, а между делом – с мамой по врачам. Сначала даром оформляла всем желающим и презентации, и странички, и блоги – только просила, чтобы они меня своим знакомым рекомендовали. Сама рекламу давала, где можно и нельзя. Хваталась за любой платный заказ как за соломинку. Ночами сидела – какие там развлечения! А что мне было делать? Хорошо, что меня жизнь еще раньше приучила надеяться только на себя, иначе бы не выдержала. И Лёньчик ведь знал, как я живу, когда ко мне переехал, но не попытался что-то изменить хотя бы в материальном плане. Слова насчет заботы остались словами. И предложение выйти замуж – тоже. Правда, когда мамы не стало, он рядом был, ничего не скажу. Конечно, чтобы все свои обещания выполнять, ему самому надо было бы много работать, а этого он делать не хотел. Да и не мог, если честно: на тяжелую физическую работу уже здоровья не хватало, а не на физической без иврита, который он так и не освоил, не обойтись. И в его годах кто возьмет?

Зазвенел мобильник, но Татьяна, не глядя, сбросила звонок.

– А как раз к моменту его ухода мне показалось, что все наладилось: заказы поступали уже практически без перерыва, я уже могла позволить себе роскошь отодвигать сроки и повышать стоимость, могла откладывать на поездки и без напряга время от времени что-то подкидывать детям-внукам… Меня ведь все время совесть грызет, что я из-за своей работы и расстояний очень редко их вижу, а так от меня хоть какой-то толк… И к дому меня ничего не привязывало, кроме кота, но его кому-нибудь из девчонок можно было отдать на время – у них ведь дома с участками, приволье… Конечно, часто я ездить бы не смогла, потому что тогда заказчики рассосались бы, но хоть иногда… Как раз когда Лёнечка уезжал, я подумала: ладно, едет со знакомыми, одно место в машине – пусть; но это последний раз, когда он будет без меня.

Женщина судорожно втянула воздух, как будто всхлипнула. Тала с тревогой вскинула голову, но Татьяна продолжила свой монолог совершенно ровным голосом.

– Дальше – звонок в пять утра… Ну, что я услышала, ты знаешь, не хочу повторять. Потом его сообщение об уходе – по телефону, при его даме, наверное, потому что он сам потом говорил, что она его ни на шаг от себя не отпускала. Не мог сообщить мне после возвращения, с глазу на глаз… А ведь объясняться лично все равно пришлось – не вернуться-то у него не получалось: вещи остались, документы… Знаешь, я тогда плохо соображала, но меня поразило, как он не хотел уходить.

– Так это ты его выгнала? – У Талы округлились и без того большие зеленые, в стреловидных ресницах глаза.

– Нет, сам ушел… В том-то и дело. Но он был как сумасшедший. Говорил – да, есть женщина, ухожу к ней. Говорил – ее с тобой и сравнить нельзя: ты красивее, умнее, а про характер я вообще молчу. Говорил – почему я тебя не увез сразу куда-нибудь, давай уедем с тобой куда угодно завтра, и черт с ним со всем! Да много чего говорил… Что-то насчет того, что любовь не умерла…