Александр Поздеев - Все оттенки души. Стихи

Что ты звонко смеешься, мой сын?
Есть в тебе ощущение века.
И в любви мы душою парим,
Сын, отец, два – родных человека.

Мы презрели печали и сон,
Неустанные странники тайны.
С этим миром живя в унисон,
Но не здешний, любя, так же крайне…

Заберем зло и боль от людей
И откроем пространства « Амегу».
Дней побольше бы, ласковых дней…
Пробежаться по чистому снегу.

Ты не плачь, не скорби, крошка сын!
Пусть малы твои босые ножки,
Распростер над тобой « палландин»
Твой отец, сердца вымел дорожки.

Пропитанный душой похмельный стих.
России образ милый и печальный,
Где правдой дышит каждый малый штрих:
Бродячий пес, лесок, забор причальный.

Полет шмеля, да старческая грусть
И зрелости разлад неодолимый
Вторично скажет критик: «Ну и пусть!
С Россией стих его неразделимый».

Он нам открыл провинции засов
И может быть приблизил к светлой тайне,
Наполнив стих цветением лесов,
Мечтой и мыслью сказочно печальной.

Воскресенье. Рыгающий воин
У пивной заглушает кобылу.
Строен, дивен, но гордостью болен
И живет, абы как через силу.

Из пивной крест растет до Сатурна.
И распятый, встречает приезжих,
Тем, кто пьян – до пивнушки, вот урна…
Тем, кто трезв, даст оладушек нежный.

Дивный мир не похожий на прежний,
Правят здесь, кто распят и унижен.
Домоседы в почете. Приезжий?..
А приезжий чинами понижен.

Лишь рыгающий воин не сдался,
У пивной бытия мутит воду,
Как в окопах войны закопался
И клянет на распятие моду.

Но один он. И в поле не воин…
На распятье шагают полки.
Этот мелкий бунтующий, что им?..
Тех, кто круче вгоняли в силки.

Монахи в рясах от Версаче,
Чебучат в кельях гапака.
Им озаренье, не иначе,
А ну сваляйте дурака!

От гопака к ирландским танцам
Затем чечетка и фокстрот.
Стучат об пол ботинком, сланцем
Без хмурости и без забот.

Любой, кто в Бога верит. Сможет
Веселым танца языком.
До Бога донести, что гложет.
Рассыпаться в прах унынья ком!

Монах, не слушай осужденье!
А отчебучивай, любя,
Свой ритм. И в танце к Богу рвенье.
Тебя поддерживаю я.

Два раза в рабочий свой день
По Северному переходу.
Утром солнышко, вечером тень.
Еду в любую погоду.

Из наших мостов городских,
Пожалуй, он более скромен.
Бетонная стела, как штрих,
На фоне пылающих домен…

«Здесь будет конвентерный цех»…
Хоть надпись года подзатерли,
Мост стела – хранители вех,
Дождливое небо подперли.

Вот Центральный. Дугою прогнувшийся мост,
А бывает, зовут коромыслом.
Он трудяга и очень характер непрост,
Будни в нем наполняются смыслом…

Он от площади, что лепесток.
К проходной прямиком, точно к пятой,
Люд рабочий везет на восток.
От нее и к восьмой и к девятой.

Он скрепляет союз берегов
Неустанный трудяга и барин
Без гордыни, без всяких оков
Город очень ему благодарен.

Пожалуй, самый протяженный.
От пляжа прямиком до ТЭЦ.
Большими фурами груженный,
автобусами, наконец.

Стрелою пущенной к развилке,
Что огибает комбинат,
Пыхтят машины как в парилке,
Летя по нем, он тем богат!

Красива ТЭЦа панорама,
не опусти, проезжий, взгляд.
Природа будней трудных, драма,
дымов свинцовых тяжкий град.

Извилиста и молода,
Встал «Вознесенья храм» над нею.
Какие там ее года!
О ней я думой душу грею.

И по дорожке, край моста
Иду тихонько. Вод Урала
Вода здесь более чиста,
Но все, же чистой крайне мало.

Так рвется поскорей душа
Поселок посетить «Магнитный»,
Осмыслить, что-то не спеша,
Душой разрезанной, как бритвой.

Отжившее седьмое ноября,
торжественных парадов стихла рать.
И мы от декабря до декабря,
Теперь предпочитаем просто спать.
Лишь память не сдается, и болит.
С плечей стряхнув заботы и усталость,
Пройдет как в прошлом людный монолит.
И кто сказать посмеет «Это малость!»

Во сне сестренка сжала кулачки,
на теплой щечке затаился лучик.
Хранят её покой притихшие сверчки,
укрыл и греет добрый март-голубчик.
Проснется непоседа и скакать.
Босая по ковру, по половицам,
бежит быстрее солнце обнимать.
Вся жизнь её открытая страница.
Сестренка помнишь тихий полустаночек?
где мы сходили на перрон вдвоем.
Исчерчен снег полозьями от саночек,
мы к дачке потихонечку идем.
Здесь царствует такая тишина,
здесь виды! полукружьем гор.
Долина с озером кругом окружена,
укрытый снегом спит сосновый бор.
И если не железная дорога,
чертою разделившая простор.
Я бы подумал «здесь жилище Бога»,
и трон его на пике снежных гор.
Сестренку уложу, и выйду покурить.
А мне навстречу мой старик сосед,
коровье молочко принес попить.
Старик так стар, изломан жизнью, сед.
Но видел я, какая жажда жить,
Живет в нем немощном, из наших с ним бесед.
Беседы лились тихо, не спеша.
И вскоре зная все его походы,
Невольно думал я « ну что же за душа»!
Пусть обойдут тебя старик невзгоды.
– Бывало молодым по утренней росе,
я уходил за луговой простор.
Там где подобно выгнутой косе,
Речушка огибает камни гор.
Часовенка стоит с давнишних пор.
И верь не верь, сынок, но сам я видел,
над миром крылья ангел расправлял.
Их, распластав над маленькой часовней,
Он вестник утра мир благословлял.
– Сынок мне скоро девяносто лет,
Такого нет, что б я не пережил.
Но каждый раз, смотря на этот свет,
Мне кажется, что я еще не жил»
Старик уйдет, я выйду на крыльцо,
с него вдали мне виден робкий свет.
Сквозь льдистых туч суровое кольцо,
Чуть видный всходит мартовский рассвет.
– Сережка ну опять ты на крыльце!
Я обернусь, с улыбкой на лице.
Сестра стоит в рубашечке, босая,
волнистый волос за плечо бросая.
Горит рассвет над маленькой деревней,
Над скирдами, да над часовней древней.
На землю мерзлую приходит тальник-март,
весенним обновленьем мир объят.