Александр Адельфинский - Будде моих миров. Стихотворения

Может, это просто в небе снилось тебе
В час, когда в далёком доме белых ветров
Кто-то, ты не помнишь кто, тебя укрывал
По утрам светлым облаком серебра.

Музыка звучала каждым утром, и ты
С нею просыпался, но за миг до того
Все аккорды повторялись эхом одним,
И ничто не сравнить со звучаньем его.

Так, спокойно и легко, проходят года,
Оставляя в памяти божественный свет,
Что когда-то просиял на юность твою,
И летит за тобою, и плачет вослед.

Может, это просто в небе снилось тебе,
Оставляя в памяти божественный свет.
Все аккорды повторялись эхом одним,
По утрам светлым облаком серебра.

Мягко ложится город
в жёлтую тишину,
Небом уходят листья
в лиственную страну.
В лиственной той стране
ветер сейчас,
Садится солнце,
в лиственной той стране
вечер без нас
В тихих безлюдных снах.
Ты поймёшь,
Что за дождь стремится вверх над тобой, —
Это листву зовёт лунный свет голубой.

Может быть, ты спросишь, что за
Это бредни, я не знаю,
Просто так напела осень мне.
Осень, листья выгорают,
Золотятся, улетают
В жёлтом и оранжевом огне.

Осень сквозь сердце вьётся,
Год не вернуть назад.
Что же поёт, смеётся
Радостный листопад?
Всё потому, что он
скоро пройдёт,
Его планета
в небе висит и ждёт,
Скоро ль её
первый коснётся лист,
а за ним —
Мильон отыгравших июнь грозовой,
Жаркий июль и август
роскошно-прекрасный.

Смотришь ты печально
в синеву,
но, знаешь,
не печалься —
Пепла в сердце нет, перегорел.
Листьям станет лучше
на планете листьев,
не прощайся,
Ветер вымел день и улетел.
Так печально и прозрачно
улетает жизнь
куда-то,
Улетает, медленно кружась.
Ты пройдёшь по кромке
листопада,
по огню заката,
На рассвете плача и смеясь.

Эти ноты мне навеял
бриз над морем,
он играет
В вихревых пространствах облаков.
Ты пройдёшь по кромке
листопада,
по огню заката,
По реке огня
Без берегов!..

Солнце зайдёт через десять минут по моим.
Голову – вверх, посмотри, что за птицы летят
к тёплым краям.
Я не знал,
что так радостно плыть за тобой.
Кем ты была тогда?
Я назову тебя
Эжени.
Эжени! Два дельфина, один горизонт.
Переплывают радиоокеан
умерших звёзд.
Переселение ветра —
это тоже надежда.
У дальнего берега мы разлетимся навзрыд.
Эжени!
Вечная слава, спасибо богам за судьбу.
Боги, наверное, поняли нас, ведь они
стали морем,
А оно
примет всякого, кто позовёт,
Не боится и верит в него,
В море свой взгляд
опрокинет.
Как огонь,
животворный и добрый огонь, —
Добрые крики восторга и курс на судьбу,
прямо в лоно.
Прямо в ночь
уплывают дельфины любви,
Оставляя созвездие Псов
далеко позади,
оставляя…
Эжени!..

Голоса звучат во тьме небес.
Дай Бог,
чтобы ты
услышал и проник,
Чтобы твой
ветром прошитый
лес
К этим небесам
приник.

Будет всё – волненье и покой,
Краткий мир и долгая борьба.
Не жалей в ночи, что ты такой,
Какова твоя судьба.

Может ли? – я тебя с тобой примирю
Лишь на миг, только ты не горюй.
Нам ведь прожить, вероятно, много лет.
Надо много бед, чтобы излучать свет.

О мой друг, я вижу, ты устал,
И я, значит, нам с тобою в мир идти.
Ты опять во сне поймёшь Христа
И пройдёшь его пути.

А когда с тобой Он станет говорить
О тебе святые звёздные слова,
Улыбнёшься ты: «Не может быть
Эта
синева!..»

Может ли? – я
тебя с тобой
примирю…

Чисто – это без имени, только она —
Мяч упругий зелёного эха из рук.
Окна, синея чёрным, касались дна,
Им разлетались стёкла, ломая звук.

Двор, и квадратный, и серый, пустой проём,
Слепые окна этажных сырых квартир.
Ходим по гулкой клетке и окна бьём.
В Господе переселенье в нижний мир.

В двадцать один-пятнадцать свет потускнел.
Где-то считало радио от двухсот.
Я оглядел здание, там звенел
Воздух, касаясь пыли остылых сот.

Двое сидели вне, а после ушли,
Двое сидели обнявшись, а как ещё,
Они и я увидели – центр земли
Становится ал на нечет, багров на чёт.

Горела внизу трава, я улетал,
Низко над ней паря и вдыхая дым.
Слева дрожал на чёрном жёлтый сигнал,
Дым ел глаза и делал его двойным.

Вот уже веет водой, и это река.
Бетонная площадь берега освещена.
Стоят автобусы немо, бока в бока.
Бог мой, эта осень тягостна и длинна.

Я вхожу на контроль в сияющий грот,
Там, в глубине, врата и дорога вниз,
Мы последние, скоро закроют вход,
За нами сойдутся стены, падёт карниз.

Бог мой, твои ночи ветрены и длинны!..

Может быть, на исходе ночи,
В час, когда длится на небе усталом
тишина,
Может быть, на исходе ночи
Захочешь вернуться, но это скольженье —
Уже не касаясь поверхности моря,
Уже на отлёте.
Становится меньше
земля подо мной.

Электричка, кукушка, гризетка,
Продымлённая дымом окраин,
Наконец в темноту уезжает,
Электричка, кукушка, гризетка.
А вокруг беспощадное поле
Недреманной померкнувшей тверди
Ожидает крушенья и смерти,
И молчит беспощадное поле.
Стенки тонкие, плоть ненадёжна,
Полотно – колея водяная.
У кукушки судьба ледяная,
Окна чёрные, плоть ненадёжна.

В поле гадина ходит, и свищет,
И щекочет своей темнотою,
Нехорошей дрянной темнотою —
Это гадина ходит и свищет.
Электричка во мраке заметна
И мерцает в ружейном прицеле —
Это гадина метит без цели,
Ведь электричка во мраке заметна.
Эту тягу и место для пули
Объясняют и цифры билета,
И давленье вагонного света.
Это время и место для пули.

И воет, воет электричка железная,
Про остановки на пути забывая.
Она усталая, ночная, живая,
Она холодная, чужая, железная!
Электричка, кукушка, гризетка,
Продымлённая дымом окраин,
Полуночную жуть пробегает,
Электричка, кукушка, гризетка.
И костры разложили и греются
В ожидании верной делёжки
Дети голубя, волка и кошки,
Они и ждут, и грядут, и надеются!..