Вячеслав Кузнецов - Урядник Сазонов. Хорошие и приятные стихи

Урядник Сазонов прошел свой квартал,
Проверил малины, фарцу, наркоманов,
Всех педиков, лохов, и очень устал.
Пришел в кабинет и достал из карманов

Ключи от «Тойоты», платок носовой,
Полпачки махры, авторучку, гранату,
Подшипник, том Ленина, СНиП мостовой,
Два лезвия «Шик» и патрон к автомату.

Урядник Сазонов мундир расстегнул,
Сержанта Петрову позвал и разделся.
На образ скосился, протяжно зевнул
И, сделав два-три приседанья, согрелся.

Клопов притесняя, он лег на диван.
Петрова вошла в кабинет без пилотки.
Ремень расстегнула, сняла сарафан,
Бюстгальтер, часы, сапоги и колготки.

Урядник Сазонов, пошарив рукой,
Нашел под диваном бутылку «Кавказа».
Налил до краев, крикнул весело: «Пой!
Пой песню, Петрова! Пой песню, зараза!»

Сержант без рисовки взяла ноту «ля»
И спела из оперы «Тоска» куплеты.
Сазонов в ладоши прихлопнул: «Во, бля!
Во, стерва, поет! Ну, иди сюда, где ты?»

Наутро урядник Сазонов налил
Себе и сержанту Петровой какао.
Почистил мундир, «Честерфилд» закурил
И плюнул в портрет председателя Мао.

Засунул в карманы патрон и ключи,
Платок носовой, оба лезвия «Шика»,
Еще положил два огарка свечи,
А прочее бросил, ругнувшися дико.

Петрова ушла, унося аромат
Феерии ночи в тугом сарафане.
Сазонов же, как настоящий солдат,
Проверил патроны в надежном нагане.

И вышел с проверкой по тем адресам,
Где пьянство, разврат, антисанитария,
А сам отдавался во власть голосам,
Поющим, что звали сержанта Мария.

Урядник Сазонов не пил самогона,
Не ел бутербродов с икрою зернистой.
Не слышал никто в кошельке его звона
Неправедно нажитых денег. Лучистой

И светлой улыбкой он всем улыбался,
Не знал за собою греха он за взятки.
От жен и внебрачных детей не скрывался,
И все у него было в полном порядке.

Но как-то однажды, копая канаву
Для водоотвода на дачном участке
И в памяти нежную девушку Клаву
Держа, он лопату вонзил для острастки

Достаточно сильно и вырыл две банки
Совсем заржавевшие с надписью «Сахар»,
А в них было золото царской чеканки,
И вмиг на Сазонове взмокла рубаха.

Он местность вокруг оглядел взглядом емким
И бросился грудью на эти монеты,
И молча лежал так, покуда потемки
Не скрыли в ночи лица и силуэты.

Поднялся Сазонов, сухими устами
Росу собирая с травы и ромашек,
И низко согнувшись, пополз за кустами
Среди светлячков и полночных букашек.

Зажав обе ржавые банки до боли,
Змеей проскользнул в свою темную дачу
И думал, что, ежели сдать против воли
Сей клад государству, какая отдача

Ему причитается? Жалко и тошно
Родные монетки отдать все Минфину.
Обманут же, сволочи. Все, как нарочно,
У них там устроено. Лишь бы мужчину

Такого, как он, обобрать, облапошить.
И понял Сазонов, что это не дело
Монеты сдавать, он и так, словно лошадь,
На благо Отечества пашет умело.

И стало легко на душе моментально,
И жить захотелось и лучше, и чище.
А что удивляться тут, это нормально,
Когда на руках огромадные тыщи.

Урядник Сазонов любил как умел,
И женщины это в нем очень ценили.
Он был безрассуден отчасти и смел,
И в детстве его из-за этого били.

Но время пришло – алый галстук с груди
Сазонова сняли и дали в замену
Значок комсомольский, сказав: «Проходи
Под наши знамена и знай ему цену».

И понял Сазонов, отныне кранты,
Нельзя пионерок таскать по подвалам,
И в нем загорелись другие мечты,
И было вокруг комсомолок навалом.

С глухого подвала на светлый чердак
Поднялся он и залюбил еще жгучей,
Еще безрассудней отчасти, но так,
Что шли комсомолки к Сазонову тучей.

Он с гордостью нес комсомольский значок,
Взрослея, мужая, растя постепенно,
И к скрипке любой его дивный смычок
Всегда подходил, и играл вдохновенно

Он эти мелодии на чердаках,
Где голуби гадят прохожим на шляпы,
И многие перебывали в руках
Сазонова от Воркуты до Анапы.

И в должность урядника смело вступив,
Остался Сазонов таким же открытым.
Он так же играл свой любимый мотив
И так же, как в детстве, случалось был битым.

Но женщины были с него без ума
И раны его омывали слезами.
Он щедро распахивал им закрома
Души своей, и козырными тузами

Способностей емких преграды и боль
Сметал, оставаясь предельно доступным.
Урядник Сазонов, чердачный король,
Насилию чужд был и планам преступным.

Четырнадцать лет пролетели как сон.
Сказал Комсомол: «До свиданья, Сазонов!
Ты был в своем деле всегда чемпион,
Но нам надо знать и других чемпионов».

Урядник Сазонов «Полюстрово» пил
И думал о тех, кто, от жажды страдая,
Идет из последних оставшихся сил
По знойной пустыне, судьбу проклиная.

Сазонов был с жаждою тоже знаком
И клял в тот момент день и место рожденья,
Правительство, партию, горисполком
И прочие все гос– и партучрежденья.

Бутылку «Полюстрова» выпив до дна
И сдав ее тут же в «Прием стеклотары»,
Взяв двадцать копеек (бутылка одна
Была у него), он зашел в промтовары

И выбрал по вкусу пять пачек «Невы»,
Чтоб утром, проснувшись в шесть тридцать, побриться.
Небритых подонков он до глубины
Души ненавидел. Заросшие лица

В Сазонове сразу будили тоску,
И боль головная все мысли глушила.
Он, словно кабан, из засады к броску
Готовился тут же, и дрожь его била.

И чтоб эту подлую дрожь истребить
В себе, он на страшную грубость срывался.
Небритых подонков часами мог бить
Сазонов, покуда весь не выдыхался.

Он сам всегда выбрит был, как колобок,
Не видел заросшим никто его сроду.
Был бритвенный чист и опрятен станок
Сазоновский. Он, невзирая на моду,

Усов не растил, не растил бороды
И каждое утро скоблил свои скулы.
А после смывал, не жалея воды,
Все мыло. И даже впадая в загулы