Вячеслав Евдокимов - Детство милое

Домой пришёл и виновато
Был удручён дней многовато,
И даже к играм нету рвенья…
Деданька это настроенье

Моё заметил глазом сразу
И повторял от раза к разу,
Что я виновник той беды‒то,
И мною птичек жизнь разбита,

Мол, в голове должна ума‒то
Всегда быть полная палата.
И дал задачу в наказанье,
Чтоб проявил я вмиг старанье,

Нашёл бы курицу: пропала,
И нет её уж дней немало…
По сторонам я левым, правым
Искал её в кустах, по травам,

«Цып-цып!» – кричал я громко, ясно,
Но всё‒то было, всё напрасно…
Хорёк иль коршун вдруг украли?
Сидим, тихи, в своей печали,

Она раскрыла настежь двери…
Ну что ж, бывают и потери…
Да слышим вдруг цыпляток писки,
Ведёт их курица всех к миске

И квохчет мамою прилежной,
О них в заботе тёплой, нежной…
Вот и пришла сама пропажа!
Мы рты разинули все даже…

Она ж, уняли чтоб волненье,
Прими, хозяйство, пополненье,
Своим как будто кажет видом,
Не место, мол, теперь обидам.

Бабанька, вмиг пшена насыпав,
Привычно вслух им: «Цыпа‒цыпа!
А ну, покушайте-ка, детки…».
Такие случаи нередки.

Взбредёт вдруг курам на сторонку
Нестися тайно потихоньку,
Им, вишь, вдруг стало не охота
Нестись, как все, в одно гнездо‒то.

Вот ото всех они украдкой
Яиц и радуются кладкой,
Сидят на них, выводят деток…
И эта сделала тож этак.

И ей на радости простили,
Прощенье было долго в силе.
Все в возбужденья были раже…
Мы на обед пошли сейчас же,

Бабанька с ним уж хлопотала,
На стол явив нам яств немало.
И, как всегда, посередине
Стояла миска в всей гордыне,

Своим объёмом пребогата,
И горкой хлеб не скуповато,
И деревянные вкруг ложки,
Все расписные, как серёжки,

И молока‒то всем по кружке,
Они стояли, как подружки,
Все в нетерпении на старте!
А отхлебнуть из миски, кстати,

Имел деданька первым право,
Потом другая уж орава,
Ведь был порядок в том старинный,
И ряд веков прожил он длинный.

Все из одной и ели миски,
Лишь за ушами были писки…
Да каждый лишь с своей сторонки
Не то удар в лоб распрезвонкий

Вдруг получал отменно ложкой!
И затихал шкодливой кошкой…
Все при еде стихали лясы.
Кусочек первый брался мяса

Из миски тем, кто в доме главный,
То бишь, хозяин мудрый, славный.
Но к образам перед едою
Все обращалися гурьбою

И утешалися молитвой
Перед трапезной вкусной битвой,
Хвалу воздав за все щедроты,
За хлеб, скотину и компоты…

И съевши всё, до малой крошки,
И облизавши чисто ложки,
Вновь с сытым, приторнейшим стоном
Все обращалися к иконам,

Хваля Всевышнего повторно,
Что в животе уж не просторно.
И с этим самым этикетом
Я был знаком зимой и летом,

Когда неведомая сила
Вдруг в дом деданькин заносила.
Там лоб не знал всегда обновки,
А только глаженье головки

Руками нежными всегда‒то…
Я ж сын погибшего солдата.
Ведь за свободу чем‒то платим,
Мой папа был деданьке зятем,

А мамка дочерью родною.
И безутешною вдовою…
На грудь дедане сниспадала,
Прикрывши часть её немало,

Седая в цвете бородища,
Под носом мощные усищи,
На голове копна густая
Волос и тоже вся седая.

Не зрел под теми я усами,
Владел ли всеми он зубами,
Но у бабаньки было мало —
Так жизнь подряд их все сжевала…

Когда во рту их маловато,
Жевать и грызть, ох, трудновато…
Её в том видя затрудненье,
Я проявлял своё стремленье,

Помочь чтоб ей в её жеванье,
От всей души взовья старанье
При извлеченье тыквы зёрен
От оболочки. Был проворен,

И кучка их росла степенно —
Так разгрызать умел отменно!
Потом дробил их, сыпал в ложку
И в рот бабаньке понемножку

Уж отправлял со всем стараньем…
В своём так возрасте уж раннем
Во мне вспылала вдруг забота,
Нуждался кто в ней. И охота

Всё делать доброе поныне,
Наперекор всея гордыне.
Бабаньки было умиленье,
Слезинок даже появленье

Я замечал вдруг под глазами —
То благодарность мне слезами.
И было также вот однажды,
Когда в подъёме был сей жажды,

Мы шум услышали снаружи
И злобный лай собак, к тому же,
Не на одном дворе – повсюду,
Как будто бил кто где посуду,

И звон с того был страшно адский…

Мы вышли все. То мир цыганский
В село вторгался броско, шумно,
Вон взбудоражив всё безумно!
Все на запор калитки, ставни —
В том опыт был народа давний,

Ведь от цыган лишь разоренье,
Всё украдут в одно мгновенье!
Собак с цепей спускали дружно:
Сады, добро спасать ведь нужно!

Цыгане наглые пройдохи,
Чуть отвернись, – потери, вздохи,
Вмиг уведут всё из‒под носа,
Им нет закона, нет с них спроса,

Пристанут так ко всем репьями,
Что отдают те всё уж сами,
Лишь б отвязались ада черти.
И так все думали, поверьте.

А потому скотина, птица
Вся под запор стремглав стремится;
Боясь в дому большой потери,
Им не откроют вовсе двери,

Детишек прячут, где как можно:
Крадут цыгане их безбожно.
Село становится вдруг бедным,
Не дать чертям чего‒то вредным.

Те от села уж где‒то с края
И оседают. Не сгорая,
У них костры чадят отменно,
И песни, пляски непременно
Всю оглушают вон округу,
И ночь, всем милую подругу,
Не признают в своих делах‒то:
Вот такова их жизни вахта.

Стремится в угол самый дальний
Звук молотков о наковальни…
Всё погадать стремятся рьяно,
Насев напором, что бурана!

Всё всем предскажут досконально,
Потом и выклянчат нахально
Вон из карманов все копейки,
Отбиться раз те неумейки.

Все их гаданья нагло лживы,
Бесчестной ради лишь наживы.
И любят так добыть деньжишки
Их голопузые детишки.

…Шла мать с таким одним пройдохой,
Был голопуз, как все, и крохой,
Но, поровнявшися со мною,
Он подбежал, схватил рукою

Своей грязнющей за рубаху
И предложил настырно, смаху
Мне показать свой танец дивный
На… животе! И я, наивный,

Что есть такое диво в мире,
Развесил уши, рот пошире,
Мотнул в согласье головою,
А он одной, другой рукою