Вера Кушнир - Стихотворения в двух томах. Том второй

Я стряхнула его,
Раздавила подошвою,
А красавицу нежненько
Посадила на куст, –
Не терновый, а розовый,
Весь украшенный прошвою
Лепестков, наподобие
Чуть раскрывшихся уст.

И, как видно, красавица
Сверхприродно почуяла,
Что ее вызволение
Наступило в тот миг.
Она крылья расправила,
Их полетом врачуя,
И взвилась на надломленных
Крыльях своих.

Будет помнить красавица
Паутину паучью,
Будет вздрагивать долго,
Вспоминая о ней…
Ну, а я? Содрогнуся ли
От уроков полученных,
Что Создатель в любви
Преподал ей и мне?

Корабль прибит к скалистым берегам.
Как птица, что в силки попала, бьется.
А на борту и шум, и крик, и гам,
И усмирить народ не удается.

Какой-то осмелевший пассажир
Решил пробраться к капитанской будке.
Скользя пошел, едва от страха жив.
Лицо, как мел, и тошнота в желудке.

Добрался к цели дальней кое-как,
Качаясь, спотыкаясь непрестанно.
Ему кричали: «Возвратись, чудак!» –
Но он хотел увидеть капитана.

А капитан, прикованный к рулю,
Спокойно направлял корабль в море.
Как будто буре говорил «люблю»,
Как будто людям не грозило горе.

И на один счастливый полумиг,
Одним движеньем шеи полугибким
К дверям, где бледный пассажир приник,
Оборотил лицо свое в улыбке.

И тот помчался, словно на пожар,
Под ветра вой по палубе отлогой
Туда, где страх всех пассажиров сжал
В комок дрожащий перед силой Бога.

«Все хорошо! Не бойтесь!» – он кричал,
Хотя корабль качало детской зыбкой.
«Нас капитан выводит на причал!
Он там стоит с широкою улыбкой!

Я видел капитанское лицо.
Оно мне улыбнулося из будки!»
И страх разжал смертельное кольцо,
Убрал свой трепет леденяще-жуткий.

Нам во Христе улыбку дарит Бог.
В Его руках надежных судьбы наши.
Кто разглядеть улыбку Его смог,
Тому суровой бури вой не страшен.

Нелегок путь. Унылый человек
Панелью шел, потупив очи долу.
Весь город жил, кипел, погружен в спех,
А он едва ступал от дома к дому.

И мысли все мрачней одна другой
Из темных тайников души всплывали.
Троллейбус посверкал ему дугой,
Из окон чьи-то руки помахали.

Он дальше шел и думал об ином…
Он верил в Бога, и в любовь, и в милость.
Но вот беда пришла в счастливый дом,
Незваной гостьей в нем расположилась.

«К чему, Господь? Что думаешь достичь
Вот этим страшным причиненьем боли?
Чему меня Ты хочешь научить?
Тебе на скорбь глядеть приятно что ли?»

Он незаметно вышел на пустырь.
Строители там церковь воздвигали.
И он присел под пыльные кусты,
Чтоб хоть на миг забыть свои печали.

Невдалеке рабочий молотком
Ровнял и шлифовал какой-то камень.
Прохожий, этим зрелищем влеком,
Побрел туда несмелыми шажками.

«Что мастеришь? – рабочего спросил, –
Из этой неприглядной, серой глыбы?»
Рабочий с камня пыль рукой струсил,
И обнажил все грани и изгибы.

«Гляди, вон там под шпилем, высоко
Отверстие открытое зияет.
А тут вот под зубилом, молотком
Простая глыба контуры меняет.

Своей рукой по мерке и на глаз
Я камень здесь внизу тешу-ваяю.
К отверстию, что там вверху как раз
По форме и размеру пригоняю»…

И отошел прохожий не спеша,
Просвет найдя во мраке дум печальных…
«Так вот зачем болит моя душа!
Благодарю, Ваятель Безначальный!»

Воробушек резвился в поднебесье,
Порхал, взлетал, парил в голубизне.
Свобода! Красота! Все звонче песни,
Все слаще жизнь и легче, чем во сне!

Но вдруг одним пикирующим махом
Он залетел в распахнутую дверь.
Охвачен неизвестностью и страхом,
Забился, как в силки попавший зверь.

То в стены он с разгону ударялся,
То в стекла окон, книжных полок ряд,
То к потолку с надеждою взвивался,
То в пол летел отчаяньем объят…

В груди сердечко больно трепетало,
Из клюва вырывался хриплый писк,
Летели пух и перья, как попало,
А он метался на свой страх и риск.

И человек, захвачен этой сценой,
Глядел в бессилье, думая о том,
Как на свободу выпустить из плена
Несчастного с покрытым кровью ртом.

«О, если б он решился сесть мне в руку,
И перестал метаться и летать!
Как верный друг, его унял бы муку,
И мог легко ему свободу дать».

Но воробей в паническом угаре
Не доверял вниманию людей.
И головой стекло окна ударив,
Сел на карниз один с бедой своей.

Когда ж еще пришли на помощь люди,
Единогласно было решено,
Что комната вся затемненной будет,
А свету дать отверстие одно.

И затянули наглухо все шторы,
Искусственный создавши полумрак.
На света сноп через дверные створы
Вмиг устремился наш пернатый брат.

И был свободен! Снова в поднебесье
Резвился, кувыркался, щебетал!
Еще сердечней стали его песни
После того, что с болью испытал.

Нам в горе Бог ладони простирает,
А мы своим хотим идти путем.
Тогда Он Сам нас мраком окружает,
Один лишь выход нежно оставляет
И ждет, пока на свет Его пойдем.

Не знали мы, что ли, о боли?
Нас болью кормили, питали.
Мы боль вместе с жизнью впитали.
Мы носим от боли мозоли!

На сердце, на теле, на духе
Остались, как борозды в поле,
Следы и нарезы от боли –
На вкусе, на зренье, на слухе…

Мы с болью бывали, как дома.
Привыкли, сдружились, слюбились;
Как с мачехой грозной, ужились.
Оскома от боли знакома!

У всех у нас разные роли.
Порою и разные цели.
Порой мы от боли в постели,
«И не прекращаются боли»…

Когда-то они прекращались.
Бывали просветы безболья,
Покоя, блаженства, раздолья…
Мы, болей не помня, смеялись.

А нынче они одолели!
Но есть и над ними победа:
Христос их до смерти изведал,
Чтоб в вечности мы не болели.

Сдадимся пред болями, что ли?
О, нет, никогда не сдадимся!
Мы в вечное Царство стремимся,
Где нет и помина о боли!