Владимир Силкин - Прости, берёза

Двухполоска, а надо б шире,
Столько трейлеров на пути,
Ни единой машине в мире
Их на трассе не обойти.

Друг за дружкою вереницей,
Хоть у каждой глаза горят,
Но машины идут в столицу,
Возвращаются в Волгоград.

В этом вагончике дух старшинства,
Здесь дядя Ваня всему голова.
Здесь, накидавшись асфальта, не пьют,
Тут даже песен блатных не поют.

Кем-то, наверное, заведено,
Режутся черти дорог в домино.
Руки по локоть и плечи – черны,
Только глаза на лице и видны.

…Вовка Козлов получает «козла».
Просто игра у него не пошла.
Очень упрямая вещь домино.
Многим дано, а ему не дано.

Вовка уходит, набычась, сидит,
В кучу щебёнки устало глядит.
Вот доиграют сейчас мужики,
И заиграют у них желваки.

Чаем запьют бутерброды они,
Каждый припомнит счастливые дни.

Но зашумит за окном самосвал,
Сразу в вагончике этом аврал.
Вновь в рукавицы суют кулаки
Самые близкие мне мужики.

Тянут дорогу и водку не пьют,
Вовке Козлову грустить не дают.
Трудная вещь, говорят, домино,
Лишь работягам доступно оно.

Какой бетон! Свинец раз в двадцать легче…
Опять лопата валится из рук.
– Куда дорогу тянете, далече?
– Нет, недалече, к людям тянем, друг!

Стоит мужик, смеётся, руки в брюки,
Он без дороги может обойтись,
И что ему дорожные науки,
Которые придумывает жизнь.

Ну, грязь так грязь… Эк невидаль в России!
Её привыкли сызмальства месить.
Постой, мужик, мы эту грязь осилим,
Пора кончать в грязи по уши жить!

Он в кирзачах шагает по щебёнке,
И он ещё не прочь поговорить,
И мы спешим по новенькой бетонке
Таким, как он, дорогу подарить.

Такой листвы не видел я ни разу —
Тяжёлая, обильная листва.
И кажется, что я с природой связан
Какой-то древней степенью родства.

Опавший лист из тех глубинных соков,
Что бродят в венах матушки-земли,
Её печальных дедовских истоков,
Которые столетья замели.

До октября листвы уже не будет —
Пройдёт к Покрову жёлтая пурга,
И в день рожденья на заре разбудят
И ослепят сиянием снега.

Подольше б отдохнуть от непогоды,
Вглядеться повнимательней в себя.
Спасибо, жизнь, тебе за эти годы,
Что я провёл, ревнуя и любя.

Такой листвы не видел я ни разу —
Тяжёлая, обильная листва.
И первый встречный с нею крепко связан
Какой-то древней степенью родства.

В Ряжске яблок – корзин не хватает,
Наливные, одно к одному,
И последний журавль улетает,
Поклонившись жилью моему.

Он вернётся по звёздам весною,
Принесёт очищающий свет,
Поздоровавшись утром со мною,
Улыбнувшись, как добрый сосед.

И, сощурив хитрющие глазки,
Он воскликнет: «А как ты хотел!
Обещанья для птицы – не сказки,
Я ведь правда к тебе прилетел…»

А пока он кричит над болотом
На исходе осеннего дня,
И опять окликает кого-то,
И мне кажется, это меня.

В Ряжске яблок – корзин не хватает,
Наливные, одно к одному.
Почему же так поздно светает
И откуда печаль, не пойму?

Ранней осени танец,
Дождь смеётся до слёз,
И здоровый румянец
Тронул щёки берёз.

Разбежались опята
По замшелому пню,
Мухомор конопатый
Протянул пятерню.

Всюду ёлки да палки,
Но гурьбой в стороне
Ковыряются галки
На пожухлой стерне.

Муравьиная куча,
Робкий заячий след,
И угрюмая туча
Закрывает весь свет.

Чернота небосвода,
Предвечерняя мгла.
Вот такая погода,
Вот такие дела.

Скрипит, но спокойно везёт
Нехитрую, в общем, поклажу.
С неё, хоть двухтысячный год,
В дороге районной не слажу.

Сойду и тотчас в колею,
В её чернозёмную жижу.
На ней даже долю свою
Вперёд на столетие вижу.

На ней то трава, то дрова,
Тяжёлые длинные слеги.
Покуда Россия жива,
Куда ей одной, без телеги…

Что-то рано стрекочут синицы,
Выбирая на зиму жильё,
А весёлые певчие птицы
Летом людям пропели своё.

Журавли замирают в болоте,
Провожая пролётных гусей,
И, наверное, к этой субботе
Откочуют губернией всей.

До свиданья, беспечное лето,
Белый хлеб, ключевая вода,
И спасибо вам всем за советы
И за то, что прощали всегда.

Вдоль дороги берёзы и сосны
Забрели по колено в траву…
Еду жизнью своей двухполосной
Летом в Ряжск, а под осень в Москву.

Гоню соседскую собаку,
Коров топочущих на луг,
Иду неспешно на рыбалку
И что-то напеваю вслух.

Уже в пруду резвятся утки
И гуси чинно входят в пруд…
Какими будут эти сутки,
Что людям добрым принесут?

Ответил бы, если б спросили:
– Кто ближе тебе и родней? —
Не те, кто кричат: «За Россию!»,
А гнущие спину пред ней.

Я кричу, а он не слышит,
Что-то сам себе поёт.
– Дядя Гриша, дядя Гриша,
Дядя Гриша, глянь, клюёт!

Поплавка в реке не видно,
Значит, крупная взяла…
Нет, не лещ, но как обидно,
Что плотва и та сошла.

У костра сидим и дремлем,
Есть и лещ, и есть плотва,
И привычно греют землю
Прошлогодние дрова.

Не получил ты от жизни всего,
Жизнь не итожишь.
Этот не может уже ничего,
Ты ещё можешь.

Ты на десятом своем этаже
Счастье находишь.
Этот стоит на коленях уже,
Ты ещё ходишь.

Ты не сорвёшься из-за ничего,
Драться не выйдешь.
Этот не видит врага своего,
Ты ещё видишь.

Мчатся упрямые наши года,
Жизнь не осудишь.
Этот не будет никем никогда,
Ты ещё будешь…

Отгрустила она, отпела
И на Родине не в чести,
Но на струнах своих сумела
Чувство Родины пронести.

Раскупаются сувениры
И увозятся за рубеж,
И её увезло полмира,
А она всё жива, хоть режь.