Владимир Силкин - Прости, берёза

А всё потому, что живу,
Что там только черпаю силы,
Где мать и отец в синеву
Бессонно глядят из могилы.

Сазан, ломая плавники,
Не лез в сачок, буравил воду,
И матерились рыбаки,
Что я не смог подсачить с ходу.

Как будто это и не я
Засёк сазана на «бомбушку»,
Как будто не рука моя
Мотала леску на катушку.

Вода сочилась в сапоги,
А сзади матом домогали,
Орали сзади: «Помоги!»,
Но мне ничем не помогали.

Но вот сазан зашёл в сачок,
Вот на мели прибрежной бьётся.
Вот он в фуфайке. И молчок.
И только взвесить остаётся.

Аисты не улетели.
Что им чернобыльский гром?
Белые аисты сели
Погоревать за бугром.

Сели из речки напиться
Там, где висит тишина.
Знали бы белые птицы,
Как эта речка черна.

Пьют они с жадностью воду,
Солнце нещадно палит.
Аистам белым природа
Жить без людей не велит.

Только уехали люди,
Аистов бросив одних.
Что всё же с птицами будет?!
Что тут случится без них?!

Аисты не улетели.
Что им чернобыльский гром?
Белые аисты сели
Погоревать за углом.

В полночь подморозит, и тогда
Речка в берега свои вернётся,
А наутро полая вода
Снова, просыпаясь, встрепенётся.

На лугу оставив тонны льда,
Через пару дней она уймётся.
– До свиданья, полая вода! —
Крикнуть вслед ей только остаётся.

Сколько раз, как полая вода,
Безоглядно, прямо в сердце била
Чёрная бездушная беда
И без спроса в дверь мою входила.

Вот и снова льдины на реке,
Но печаль какая-то другая…
Половодье в нашем городке,
И оно проходит, дорогая.

Ряжск. Рождество Христово.
Мне только десять лет,
Но захватило слово,
Спасу от слова нет.

Вновь просыпаюсь рано,
Звёзды глядят в окно,
Только вот как ни странно,
Но на дворе темно.

Где-то скрипят ворота,
Где-то звенит ведро,
И наполняет кто-то
Счастьем моё перо.

Чертят снова клесты кресты
Над рябинами у окна.
И сжигает тепло мосты,
И ветрам уже не до сна.

И летит золотистый лист,
Но не знает, куда лететь.
Ветер северный голосит,
Но и он разучился петь.

Нет гармонии никакой,
В тучах пасмурных спит луна.
И в душе опять непокой,
Вот и мается вновь она.

Ставят снова клесты свой крест
На тепле этих серых мест.

Сёла Берёзово, Совка, Незнаново,
Жаркая, Туговка, Красный Гудок…
Реки Алёшенка, Хупта и Ранова [5] Названия сел и рек в Ряжском районе Рязанской области. ,
Не обошедшие мой городок.

Села Мизинец… Да мало ль их около!
Столько названий душевных, не счесть!
Вот уже тиной болото зацокало,
Значит, болота и те у нас есть.

Есть перелески с полями и взгорками,
Рожь и пшеница, заря и рассвет,
Только безрадостно что-то и горько нам,
Полного счастья чего-то всё нет.

Вроде вётлы… А сколько в них мощи!
И у вётел её не отнять!
Потому и стоят у нас рощи,
Что как люди умеют стоять.

Остывает земля, подмерзает,
И опять, раскричавшись во мгле,
Журавли улетают в Израиль
Зимовать на священной земле.

Возвратятся, конечно же, снова
Наживать в Подмосковье добро,
И уронит в районе Ростова
Возмужавший журавль перо.

Я не знаю доподлинно, зря иль,
Может, так же, как люди, не зря
Журавли улетают в Израиль,
Чтоб взглянуть на чужие моря.

Чтоб понять, что священнее нету
Вот такой же приветной земли,
О которой разносят по свету
Свои песни мои журавли.

Услышу вздох последней полыньи —
Апрель ушёл от нас среди недели.
Ах, что же вы, хорошие мои,
За полою водой недоглядели?!

Когда прибились льдины к городьбе?
Когда они растают понемножку?
И нас вода катает на себе
И поднимает в подполе картошку.

Апрель, апрель… Холодная вода,
Грачи уже кричат, изнемогая.
И что ни день, то новая беда
Глядит, из-за угла подстерегая.

Ветер, безумный ветер
Выстудить всё готов.
А ведь вчера на свете
Тихий гостил Покров.

Переживём и это,
Было и холодней.
Мало ли у поэта
В жизни ненастных дней.

На Ямском лугу коровы
Голубые видят сны,
А по Хупте до Петрова
Раздаётся свист блесны.

Скоро заморозки грянут,
И тогда и этот луг,
И деревья мёрзнуть станут,
Собирая снег вокруг,

Чтоб в серебряные шубы
Ивы хрупкие одеть,
Чтоб обветренные губы
Продолжали песни петь.

А пока лежат коровы,
Голубые видят сны,
И по Хупте до Петрова
Раздаётся свист блесны.

Что-то, видно, проведали птицы,
И не так что-то в этом краю,
Если ранней порою синицы
Из лесов прилетели к жилью.

И стучатся в оконную раму,
Не дождавшись ответа, стучат.
Будто просят принять телеграмму,
Но отводят глаза и молчат.

Что в лесах в этот час происходит,
Почему тянет птицу к жилью?
Лишь одной, вероятно, природе
Птицы выдадут тайну свою.

И стучатся в окно осторожно
Две синицы, два робких зрачка.
И понять их, наверное, можно,
Невозможно услышать пока.

Только в нижнем буфете прохладно,
А на улице смог и жара…
– Завтра будешь?
– Не знаю…
– Ну ладно…
Семь часов… Закрывают… Пора.

А назавтра не встретимся снова,
Не расскажем, как ночь не спалось,
А увидимся, буркнем: «Здорово!
Как там дома-то? Всё обошлось?»

Перескажем последние сплетни,
Сядем плотно за круглым столом.
Смог московский, диковинный, летний
Оседает уже над Кремлём.

И, конечно, он суть разговора,
Каждый чистого воздуха ждёт.
– И когда он отступит?
– Не скоро!
– Ладно! Выпьем, а то не сойдёт!..
– Ты куда?
– На метро к «Баррикадной»…
– Пиво пить?
– Неохота, жара…
– Завтра будешь?
– Не знаю…
– Ну ладно…
Семь часов… Закрывают… Пора…