Хорхе Борхес - Алгорифма

Черноволосых, как кнутом, стегает
Содомским языком, ловец ундин.
Нет. Гамлет — не Хаджа Насреддин!

Мне снится Карфаген и легионы,
Которые его опустошают.
Зачем вам красота, пигмалионы?
Ишь, с мрамором, гляжу я, не мешают

Вам яйца танцевать. Вас миллионы?
Нулей у наций статуи лишают,
Чиновники где — сексхамелионы
И однополый брак где разрешают.

Пусть по прыжкам в длину вы чемпионы,
Да легкопрыгов в рай не приглашают,
Мужчины там глядят в Наполеоны,

Однако перед женщиной плошают,
Но змеи жалят их и скорпионы.
Их тайное публично оглашают!

Меч и весы я вижу у Фемиды
С повязкой на глазах и неподкупной,
А снится мне убийство Артемиды…
Вдруг статуи не стало целокупной:

И меч разбит у дамы без хламиды,
И у весов нет чаш. В греха искуп Ной
Дал Хаму континент, где пирамиды,
А вам не дал купели чадокупной.

Ни собственника нет в любви, ни вещи
Ему принадлежащей в виде тела.
Чарльзу рога наставить захотела

С тобой, Вадим, Диана, да зловещи
Столбы тоннеля номерами больно.
Её убили. Ей было не больно.

Ну что ж, благословенно оскорбленье
За то, что раскрывает в нас способность
Творцом стать ада. Ждёт междуусобность
Атлантов, декаданс и ослабленье.

Диагноз — героином отравленье.
«На двух ослах вошла — сказал Спас — обность
Моя в Салим, и ваша обособность
Вас не спасёт, но будет потепленье,

Таянье льдов и многих потопленье.
Где армии твоей боеспособность,
Содом? Но твоё войско за пособность

Наркодельцам пылает как поленье
В огненной пещи». Что им преступленье
Через закон? Но к злу есть приспособность.

Крещаемый в реке крестился в Ганге,
И тот, кто смотрит на песок в песчезне,
Видит, как канет в навсегда исчезне
Империя. С собой сравнил Коган «ге»

Букву, на кран похожую. С кинжалом
Играющий предзнаменует смертный
Миг Цезаря, который не бессмертный,
А Соломон приходит к вам с кружалом.

Кто спит. Тот есть все люди, и кто грезит,
Сны видит человечества, не так ли?
Героем осознать себя в спектакле,

Который пьяных общество тверезит
Крутой расправой над англосаксонцем…
Но есть ли что-то новое под солнцем?

Всё происходит в первый раз, но вечно
Он повторим самовосчеловечно.
Читающий слова мои в миг этот
Мурлыкает, как лев, со мной овечно:

«Крещаем был с Христом в одной реке тот,
Кто перенял злодейский этикет от
Жидовской кодлы, душеизувечно
Калечащей младенцев, чьих в мешке Тот

Египетский обрезков (не остался
Ли там ещё один?) не досчитался,
Хотя пересчитал их многократно.

И сфинксу, что недавно лишь быть стался,
Эдип премудрый так и не достался.
Еврейский князь и мыслит не превратно».

Маша Кодама принесла мне это.
Вот так авторитет в руке поэта
Забавно-легкомысленный! Кто знает,
Что это, тот достоин статуэта.

Лишь тех, кому он совести пятнает,
К богатству допускают. Вспоминает
Чиновник быстро свой пик пируэта,
Когда его нога под зад пинает.

Ты знаешь, дорогая негриэтта,
Что значит конгруэнт для конгруэта?
Скандал на эту тему заминает

Масс-медиа и красна чем буква «э» та?
А словом «экзекуция»! Сминает
Холм славы поворот пескоструэта…

Я чувствую: империи он часть,
Чьё время вечнотечно, и стеною
Отгородясь от праведных стальною,
Вы разместили воинскую часть

В стране, где пахнет смертью, на злочасть
Её народу, и тому виною
Он, грех содомский. Пахнет там войною
Его где запах, но ведь и запчасть

От человека, волосы ли, почка
Немало стоят. Набухает почка
Среди зимы, которая тепла,
Бьётся кувшин и рвётся вдруг цепочка,

И колесо колодца, что дотла
Сгорел, не оросит уже пупочка —
В негодность злата перевязь пришла…

Я думаю о мудром Джуан Дзы,
Которому приснилось, что летает
Он бабочкой… Лёд Гималаев тает,
Пересыхает Ганг, да и Янцзы.

А населенье там растёт в разы.
Кто тут людьми индусов не считает
И жёлтыми китайцев почитает,
Ибо они не в медные тазы

Блюют, а ставят в яшмовые вазы
Цветы и вместе с нами смотрят в азы,
Буки и веди. Звёзды говорят,

Что Джуан Дзы не вспомнил, кто приснился
Кому, но мудреца сон объяснился…
Они же наяву это творят!

О кустаре я думаю, согнувшем
Бамбук (при этом с грацией какою!
Приятно чтоб держать было рукою),
Природу, но не Бога обманувшем,

Изящество придать не применувшем
Изделию. Я думаю с тоскою,
Что красота и с пошлостью людскою
Переспала не Джуан-Дзы вздремнувшим.

Звездою в кладязь бездны заглянувшим
Денница светит чёрной. Никакою
Надеждой тот, не спорил кто с рекою,

Но по теченью плыл во дне минувшем,
Не озарён. Вздрочнувшим и уснувшим
Зияет он не к вечному покою.

Нас связывает нечто, вне сомненья.
Не невозможно, Некто нас связать
Узлами мрака — тьмою наказать! —
Намерен, и не будет поумненья,

Ибо глупец уверен: извиненья
Достойна его слабость, так сказать,
И нет того, кто мог бы притязать
На оправданье вместо обвиненья.

Не невозможно: универсум наш
Нуждается в окове самой мрачной,
Как в позе подчиненья накарачной

Самец-аутсайдер — выгнулся он аж! —
Перед самцом-вождём. У обезьяны
— Смотрите! — те же, что у нас изъяны.

Прежде войти чем в пекло, солдатня
Пьёт долгими глотками из цистерны.
Подошвы ног мне искололи стерны…
Содома царь поймать велел меня,

Еретика, за проповедь гоня
Любви, которой запахи не серны,
А за поэму «Как рождают серны»
Синедрион назначил приз, ценя

В тридцать монет главу мою на блюде.
Ну а Иуда сколько стоит, люди?
Не та же ли цена, что за Христа

Уплачена? Надменности в верблюде
Хоть отбавляй. Позор перетерплю-де.
И ящик у него — вместо креста.

Вода нарисовала иероглиф,
Который и изящен, и уродлив:
«Гомосексуализм», и прошептала:
«Что я вошла, игрок, в твоё нутро — блеф,