Олег Ладыженский - Перекресток

Нерушимая минутка,
Неразменный часок,
Недосказанная шутка,
Непробитый висок.

Ехал Грека через реку,
Да на стрежне привстал:
Эй, какому человеку
Захотелось с моста?

Эй, которому бедняге
Вниз башкою с перил? –
Дескать, тошно, брат, от шняги,
Дескать, все, докурил,

Дескать, трескать не желаю
Ни рыбца, ни мясца,
Грека, брат, судьбина злая
Меня за руку – цап!

Ехал Грека на баркасе,
Хохотал: ой, дурак,
Взял и прыгнул мимо кассы,
Да забыл: в речке – рак,

Широка клешня у рака,
Как дорожка-стезя,
Прыгуна схватил за сраку:
Не сигай, где нельзя!

Не топись, живи всухую,
Нам башки не морочь,
Раком ставь судьбу лихую,
Хочешь – день, хочешь – ночь,

Хочешь, утром на кладбище
У оградки постой,
Где и рак фальцетом свищет,
Где и грош – золотой,

Где пылает клен осенний,
Как господня свеча…
Светел лик у воскресенья,
Черен фрак у грача.

Говорят, у моей девочки дурной характер,
Издеваются: у крошки, мол, дурной характер –
Слышишь, мама, эти парни только что из буцыгарни,
А горланят, что у девочки дурной характер!
А я все смеюсь над ними: дураки!

На себя-то посмотрите: золотой характер?
У самих-то, значит, сахарный, святой характер?
Слышишь, мама, эти дурни только что из винокурни,
И ворчат-бурчат, как старый заржавелый трактор,
И орут, как злые жабы у реки.

Говорят, у моей девочки собачий норов,
Справедливо, мол, у сучки – и собачий норов,
Слышишь, мама, эти шклюцы и пришлёпнуты, и куцы,
А сочувствуют: "Как, брат, ты терпишь девкин норов?
Как ты только это терпишь, брат?"

Я в глаза им улыбаюсь: пусть собачий норов,
Крошка – гончая стрела, а ты – вонючий боров,
Слышишь, мама, это рыло всем нам истину открыло,
Эта туша в курсе споров про собачий норов,
Этот штымп желает мне добра!

На этих ступенях людские следы
Втоптали заветы в скрижаль,
Ни первой звезды, ни последней звезды
Ступеням не жаль.

На этих ступенях спит пьяный сосед
И гложет беспамятства кость,
Горячечной белкой в пустом колесе
Летя под откос.

У этих ступеней щербаты края,
Обгрызен подошвами бок,
Тут все побывали, от «вы» и до "я" –
И дьявол, и Бог,

Прошлись этажами, грустя и смеясь,
О странном желая спросить,
И следом ползла золотая змея,
Спеша искусить.

Танцы-шманцы-обжиманцы,
Тёлки с голыми ногами,
Боль старинного романса
Затерялась в сучьем гаме,

Мы по нотам канем в нети,
Неотпеты микрофоном…
Южный полюс на планете –
Будто маска с хлороформом.

Одичалый рев гитары,
Непохожей на гитару,
Твари шумно ищут пару,
Ах, поддайте тварям пару!

Не до жиру, быть бы живу,
Как бы впрямь не околели…
Если глобус вскроет жилы,
Опустеют параллели.

В обезумевшем ковчеге
Мы – чужие – допотопны,
Мы не молим о ночлеге,
Нам еще по хлябям топать,

С этим тихим романсеро,
С разговорами о разном…
Если в доме пахнет серой,
Значит, в доме – вечный праздник.

А потоп отменили. Ковчег рассыпается втуне.
Хоть по паре, а твари – друг дружку с усердием жрут.
Позабыт Арарат, намечается новый маршрут –
От Содома к Гоморре, с заездом к Восьмеркиной Дуне.

Дискотека, братва! – Ной танцует безумную самбу,
И соленого хочет, и клеится к Лота жене,
И меж несостоявшихся Рио-де-где-вы-Жанейр
Вечный Жид кочумает – кочует с тоской: «К небесам бы!..»

Это все кавардак, карнавал, и смешон, и жесток,
Это апофеоз, это вызов кипящему року,
И в отечестве нашем дадут всем сверчкам по пророку,
Куликам – пополам, по полям, по холмам,
и трем сестрам – комфортный шесток.

Я – ваш сын, я – ваш внук, я – ваш брат по несыгранной роли,
Я согласен пешком хоть от Белого моря к Голгофе,
Лишь бы зарево прожекторов, лишь бы литрами – кофе,
Лишь бы брань костюмеров в уборных, и вечно – гастроли.

Умирал и рождался бессчетное множество раз,
Уходил, возвращался – по кругу, по кругу, по кругу! –
Знал удачу и крах, бил врага, подавал руку другу,
Плоти от плоти я ваш – карвардак, карнавал, нам пора!

…и плевать, что похмелье с утра,
Что приблизился серп топора,
Что на лбу пропахались морщины –
Вот: идет к Магомету гора,
Вне реальности и без причины!
Значит, завтра танцует с вчера,
И мужчины до смерти мужчины,
А у женщин в глазах – блеск костра…
Потанцуем, сестра?

…так и жизнь пролетит, просквозит, отболит и окончится,
Отрыдает грозой, талым снегом в низины сойдёт,
Ах, как много хотелось, и как же немного мне хочется
В этот день, где акации мокнут под сизым дождём,

Где лохматая псина вертит крендельком закурчавленным,
Где жирнющие голуби булькают в мокрой тиши,
И соседи зеленый борщец сотворили из щавеля,
И бурчит вдохновенье: «Не можешь писать – не пиши!»

Захотеть ли карьеры? – карьера курьером унесена,
И в карьере утоплена, подлая, курам на смех.
Захотеть ли богатства? – бумажник хохочет невесело,
И бурчит вдохновенье: «Не сметь, безобразник, не сметь!»

Захотеть ли друзей? – так по пальцам друзья пересчитаны,
И хватило их, пальцев, с избытком, с запасом, вполне,
Потому что друзья, словно книги, сто раз перечитаны,
А друзей одноразовых, право, не надобно мне.

Захотеть ли любви? – вот любовь, что-то моет на кухоньке,
И ворчит, что посуды скопилось – в реке полощи!
Захотеть ли гулянки? – калач улыбается пухленький,
И горилка в баклажке, и в миске – с говядинкой щи.

Ах, как много хотелось, желалось и в гору карабкалось,
Ах, какие мечтались гроши, ах, какие шиши!..
Скоро жизнь отчалит – «Титаник», корабль-колосс –
И бурчит вдохновенье: «Пиши, безобразник, пиши!»

Стихи смывают пыль с души,
Стихи срывают с нас оковы,
Пиши водою родниковой,
И грязной тряпкой не маши.

Стихи спасают от тоски,
Стихи излечивают раны,
Но если мы с тобой – бараны,
Шашлык наш – бытия куски.

Стихи взмывают к облакам,
Днем – облегченьем, ночью – воем,
Да, бейся в небо головою,
Нет, не спускайся к дуракам.