Александр Месропян - Без матерьяльной основы

Уснем — и снится крон сквозной каркас
и тех же птиц все тот же взлет надсадный.
Умрем.
И души, покидая нас,
как стая птиц, поднимутся над садом.

Спокойны сумерки картины.
Спит мальчик в люльке на полу.

 …прозрачно,
 словно паутина,
 светились ангелы в углу…

И вечер тянется так длинно,
как ветер тянется к крылу.

 …тревожно,
 словно паутина,
 светились ангелы в углу…

На тыльной стороне судьбы,
вздуваясь кроною венозной,
взошли бетонные столбы,
пуская корни в грунт морозный.

Цвели бездомные цветы
смертельной купоросной синью
на тыльной стороне России
неподалеку от беды.

Мы напуганы страшными снами.
Чьи-то чада напуганы нами.
Но такою жестокою явью
нас никто до сих пор не пугал.

Говорят:
 «Собирайтесь, ребята.»
Говорят:
 «Оправданий не надо.
Нам плевать, что вы не виноваты.
Мы тут все, — говорят, — ни при чем.»

Плугом стеганы,
поля кругом лежат,
как рабочие фуфайки каторжан.
А на них,
как вши, —
грачи, грачи, грачи…
А над ними —
небо русское молчит.
Только воют одичало кобели
о хозяевах,
схороненных вдали.
То ли клавиша запала на басах…
То ль и вправду
нету Бога
в небесах…

На этой земле
мы искали любови и смерти.
На этой земле
мы теряли и смерть, и любовь.
И каждую ночь
составляли последние сметы
неправедной жизни,
с которой рифмуется кровь.

На этой земле
мы оставим земному земное.
Но все остальное
поверим своим ремеслом.

А если иссякнет — избави Господь! — остальное,
трава,
прорастая,
попробует нас на излом.

Ущербный месяц осветил,
смакуя колорит,
как средь России
крокодил
в канаве сточной спит.

А может это человек —
не разглядеть лица.

Ущербный свет.
Ущербный век.
Ущербные сердца.

Великой зарей коммунизма
глухой горизонт просиял!..

Но не отвечают на письма
минувшие наши друзья.
Минувшие наши любови
при свете великой зари
так рады цветам
на обоях.
Так рады, что…
черт подери…

Качнулась вдогонку ладонь осторожной руки.
И был бы оправдан мучительной линией жеста
простуженный почерк
железной,
дорожной тоски,
когда б эти строки
ко времени были
и к месту,
когда б эти стекла
туманнее были вдвойне,
когда бы
в летящей за окнами зябкой отчизне,
в мелькании встречных составов
не чудились мне
твои телеграммы
о нашей безвременной жизни.

Открыли ставни.
Вот и жизнь прошла.
Прошли дожди.
В лесу вспухают грузди.
Как серафим,
пропивший два крыла,
кружит над полем гулкий «кукурузник».

День будет жарким.
Будут пчелы ныть.
И те, кто был любимыми оставлен,
поймут, что ничего не изменить.
И свет зажгут.
И вновь закроют ставни.

…а вход в цветущую сирень
 чернел готической калиткой.
 Как будто выключить утюг
 забыл Создатель, умирая…