Леонид Латынин - Праздный дневник

Свечка горит еле, темно,
Воздух промерз, камень продрог,
Смотрит с небес прямо в окно,
Может быть, лес, может быть, Бог.

Может, недавно, а может, давно.

Нежно цветет рядом герань,
Скоро рассвет. Сплю и не сплю.
Гаснет луна, ранняя рань…
Я потерплю… Я потерплю…

В. М. Василенко

Я напьюсь живой воды,
Защищаясь от беды.
Мостик шаткий перейду
В приснопамятном году.

Листьев веер наберу
И начну свою игру.
Карта клена бьет напасть,
Лист осины счастью в масть,

Ивы цвет осилит страх
С белой пеной на губах.
Подойдет к концу игра,
Умирать, скажу, пора.

Лесу в пояс поклонюсь.
В жизни грешной повинюсь.
Под ракитовым кустом
Поселюсь в последний дом.

Через вечность напрямик
Будет течь живой родник.
Может быть, когда-нибудь
Он в мою прольется грудь.
И вернет опять в игру.
…Если весь я не умру…

Любовь – это страшное чудо,
Смертельно его торжество,
Вот выживу и позабуду
Свинцовое счастье его.

Мы, к счастью, болеем не часто,
Чем хочешь чуму назови,
По паре на вечность, и – баста,
И хватит об этой любви.

Пусть жены рожают бесстрастных,
Пусть множится род без чумы,
Разумных рожают и властных,
Холодных, как камень тюрьмы.

И если засветится чувство
В безумных от счастья глазах,
Да здравствует ствол и искусство,
Всесильный, всевидящий страх,

Что счастье размажут по стенке,
Что душу развеют во тьме,
Что спрячут в железном застенке,
Как в тигле, расплавят в уме.

Тогда только жизнь и возможна
На этой земле не на миг.
И истина та непреложна —
Твердит полумертвый двойник.

Привыкаю к коридорам
Без шагов и суеты,
Даже к воздуху, которым
В такт со мной дышала ты.

Привыкаю к предстоящей
Долгой солнечной зиме,
К жизни, с виду настоящей,
С болью мертвой на уме.

Привыкаю круг за кругом,
Шаг за шагом, не спеша,
Ты была мне верным другом,
Мой двойник, моя душа.

Привыкаю, как деревья
Привыкают к холодам,
Как старинные поверья
К строчкам книг и телеграмм.

Привыкаю неизбежно
И во сне, и наяву.
Так деревья листья нежно
Опускают на траву.

Понемногу каменею,
Смерти здешней не боюсь,
Привыкаю как умею,
Дальше – лучше научусь.

Из тумана утром рано
Светит желтое жнивье.
И болит святая рана —
Сердце глупое мое.

Узнал – не умер, не сошел с ума,
Не вбил в висок назойливый свинец,
Не сжег судьбы и не спалил дома,
А просто стал свободен наконец.

Лишь в первый раз я сердце раскачал,
Чтоб лопнул шар, кровавый, как ракета.
Я каждый день как судный день встречал,
И дожил вдруг до нового завета —

Беги людей, коль хочешь уцелеть,
Не требуй с них ни истины, ни платы,
Уходит все, лишь остается медь,
В которой мы предавшими распяты.

Чем ближе ты, тем кара тяжелей,
Тем беззащитней перед каждой тварью,
Но ты живи и сердца не разлей
На тротуаре теплой киновáрью.

Ты их люби, прощая до конца,
Предавшую не оставляя душу.
Коль не случилось кары от Творца,
Я тоже их за это не разрушу.

Всей самой белой памятью своей,
И черною – дотла и без остатка —
Жалей людей, воистину жалей,
Всю жизнь жалей, и медленно, и кратко.

Дорогой мой, родной обыватель,
Мой помощник и мой господин,
Потребитель и мой наниматель,
Современник до самых седин,

Неподкупный, непереродимый,
С кем мы связаны общей страной,
Обывай понемногу, родимый,
И владей на здоровие мной.

Потому что когда-нибудь всё же,
На просторе безумной Москвы
В незатейливой бронзовой роже
Мы сольемся с тобою, увы…

В этом мире одиноком
Без начала и конца
Разминулись ненароком
Два серебряных кольца,
Два греха и два рассвета,
Две надежды, два тепла,
А вверху – ночное лето
Плещет в сонные крыла.

Возле самого зенита,
Неподвижна, как луна,
Легким облаком прикрыта,
Тень бессмертия видна.

А. Парщикову

Мы жили больно дни и годы,
И бездны желтый голосок,
Не раз, пронзив глухие своды,
Стучался медленно в висок.

И отнимал такие силы,
Такие лучшие дела,
Что храм таинственный могилы
Не принял грешные тела.

И вот живем, почти бессмертны,
Смерть пережив в душе не раз,
И мысли, тусклы и инертны,
Не покидают тускло нас.

Но эта истина изжита,
Горька она и неточна,
В нас только прошлое убито,
Где мудро правил сатана.

И в нашей власти все границы
Времен прожитых пересечь,
Ленивым взмахом вольной птицы
Себя в грядущее увлечь.

Как льдом ни скованы усилья,
Как ни задавлены они,
Вода имеет тоже крылья
В свои единственные дни.

И клокоча, не зная меры,
Летит, верша нелегкий бой.
А власти гибельной примеры —
Удел смирившихся с судьбой.

М. Тереховой

Выплываю из омута,
Попадаю в грозу,
Снова время расколото
На удар и слезу.

Снова время направило
В Зазеркалье шаги,
Где железные правила
Безнадежно строги.

Где смешно милосердие
И защита слаба,
Выживает усердие,
Вымирает судьба.

Безымянные ратники,
Мы торопим шаги,
Вымирают соратники,
Выживают враги.

Но пока еще трудятся
В нас и время и честь,
Безнадежное сбудется,
А надежное – есть.

Все равно, кого любить,
Все равно, кому молиться,
Лишь бы к берегу прибиться,
Лишь бы строить, а не плыть.

Дом с окошком и крыльцом
Возвести рукой не слабой,
В нем родить с дородной бабой
Дочку с писаным лицом.

И смотреть, как худо-бедно
Люди мудрые снуют,
Пьют, плутуют, правят суд,
Понемногу устают,
Постепенно мрут бесследно.

Уходит речь из памяти моей,
Тепло руки в ладони остывает…
Прошу тебя, и музыку развей,
Которая в душе моей витает.

И этот жест, что бережней крыла
Птенца слепого в сгорбленной ладони,
И эту весть, что женщина была
Попутчицей нечаянной в вагоне.