Леонид Латынин - Праздный дневник

И все ладони на сырой коре
В заклятии старинного обряда,
В осенней той и пасмурной поре
Московского святого листопада.

Освободи от смуты, наконец,
От ожиданья жаркого озноба,
От этих двух невидимых колец,
Связавших нас невидимо до гроба.

От страха новой встречи сохрани,
От всех надежд, что сердцем завладели.
Пусть ночи все и медленные дни
Для нас не собираются в недели.

Одно прошу у минувших времен,
Одной не излечить мне нежной жажды —
Оставь душе несовершенный сон,
В котором были счастливы однажды.

Мне бы выдохнуть имя «Арина»,
Мне б пустить его птицей в ночи,
Только знаю – судьбы половина
Не ответит, кричи не кричи.

Где по свету тебя замотало,
Что ни писем твоих, ни звонков?
Видно, мало нас било, и мяло,
И ломало во веки веков.

Видно, был я наказан сурово
За чужие, свои ли грехи,
Но ни встречи, ни явного слова —
Только зов да больные стихи.

Да вверху через веси и долы,
Через весь этот звездный трезвон —
Безнадежного света глаголы
И размытый, нерадостный сон.

Только музыка долга и права,
Только дерево возле руки,
Одиночество слева и справа
Нашей встрече живой вопреки.

Ты права, если твердо решила,
Если что-то весомей любви
И всесильнее разум и сила,
Чем святое волненье крови,

Чем души беззащитная жалость,
Чем порыв без руля и преград…
Быть оставленным – экая малость
Для того, кто спасен и распят.

Кто, пропав в неприкаянном небе,
Позабыв золотое жнивье,
Как голодный молитву о хлебе,
Повторяет лишь имя твое.

Как вдохну я в каменную душу
Самый малый доразумный стыд,
Я себя бессмысленно разрушу
От твоих нечаянных обид,

Не согрею сердце ледяное
Ни свечой, ни солнцем, ни лучом,
Никогда вовеки не открою,
Чем я жив и мучаюсь о чем.

И недостучусь в твои темницы,
В лабиринтах душных задохнусь,
Как воздушно хлопают ресницы, —
Я у них неведенью учусь.

Не придешь, не вызвонишь, не встретишь,
Не примчишься, пальцы теребя,
Равнодушье – истина и фетиш —
Ныне и вовеки для тебя.

Дослужу, доверю и не брошу,
Доползу до смертных рубежей…
Жизнь мою – спасительную ношу
Для самой себя – недоразбей!

За третьим криком петуха
Не наступил рассвет,
А только ночь была тиха
И лился лунный свет,

За третьим криком стук в окно
Был робок и несмел.
– Пора, вставай, пора давно, —
Мне кто-то прохрипел.

– Пора, вставай, повтор нелеп,
Петух свое пропел,
Над книгой избранных судеб
Твой ангел пролетел.

– А как же ночь, луна и мрак,
Ни зги еще вокруг?..
– Решил – иди. Не хочешь – ляг
И слушай смерти звук.

– Куда идти, зачем, ответь,
Какой в движенье толк?..
И тихо так, как медь о медь,
Раздался смех и смолк.

Петух пропел. В зените – тьма.
Решаться или нет?
Я, может быть, сошел с ума,
И ночь теперь – рассвет?

А может, кочет манит вон —
Попутал сатана,
И справедливо смотрит сон
Родная сторона?..

А может, я один ослеп,
А день уже кипит,
Открыта книга тех судеб
И ангел мой летит?

Продолжается работа,
Не кончается зима,
Облетела позолота,
Не прибавилось ума.

Только все же почему-то
Больше света впереди —
Стала медленней минута,
Хоть беги или иди.

Стали медленнее сутки,
Еле движутся года,
И меж ними в промежутке
Леты черная вода.

Да еще литая лодка,
Тяжела и велика,
Белый кормщик смотрит кротко
Сквозь меня на облака.

Что в его улыбке кроткой —
Страсть былая, давний бой?
Для меня он мост короткий
Между жизнью и судьбой.

Как он видит все, наверно,
Из своих свинцовых вод.
Жизнь прошла светло и скверно,
А могла – наоборот.

Кормчий ждет, года все тише,
Тише, медленней, страшней,
Словно крылья, кружат крыши
Среди улиц и огней.

И под тем крылом железным
Так устало и темно
Смотрит оком бесполезным
Одинокое окно.

Не суйся в этот мир с желанием заботы,
Не думай, не звони, в спасители не лезь,
Отдай, что есть в тебе, безделице работы,
В которой был всегда и будь вовеки весь.

Смотри, как каждый шаг кривыми зеркалами
Отброшен наугад уродливо и зло,
Как мерзок твой портрет в дежурной этой раме,
С которою тебе столкнуться повезло.

Когда-то Рим стоял и вот уже разрушен,
В Афинах на холмах развалины черны.
Я знаю, кто-то был и к ним неравнодушен,
Но кончилась любовь бессмыслицей войны.

Мы преданы с тобой рассудку и покою,
У каждого свой дом, а возле дома сад…
Не трогай этот мир, он создан не тобою.
Твое добро темно. И сшито наугад.

Карлов мост молчит в ночи,
Спит вода у ног.
В облаках плывет свечи
Тусклый огонек.

Что ты смотришь в эту даль,
Сквозь слезу светло?
На плечах струится шаль,
А в руках весло.

Сонный лебедь за кормой,
Медленно плывет.
Чей-то шепот: «Милый мой» —
Над туманом вод.

Ах, какая тишина,
И сквозь белый дым
Вся вселенная до дна
Видима двоим.

Осенней жизнью медленно дыши
И пей до дна надколотую чашу,
В бреду ума и ясности души
Прощальный час я нежностью украшу.

Не той – шальной и пьяной, не святой,
А той – живой, и медленной, и тихой,
Скользящей за предельной высотой
Звездой падучей, яркою шутихой.

Все позабыв, у краешка стола
Колдуй, лепи и выводи узоры.
Нам жизнь уже и тéсна, и мала,
Так начинай невидимые сборы.

Не ближний путь, и много не возьмешь,
Добро и зло дели уже надежно,
Возьми любовь, но ненависть не трожь —
С ней можно жить, но вечно невозможно.

Тепло свое последнее раздай,
Зачем оно холодному покою,
Где не плывут ни Волга, ни Валдай
И дна морского не достать рукою?

От каждой капли губ не отрывай,
От каждой капли вод и каждой капли суши.
Тяжелых век на мир не открывай,
Чтоб круг святой хранил живые души.

Подставив левое плечо,
Я Шкловского несу,
Но будет позже горячо
От ноши той в лесу.