Леонид Латынин - Праздный дневник

Я две гвоздики положу
У свежего холма
И черный узел завяжу,
Чтоб не сойти с ума.

Кому же он в прощальный час
Сказал: «Убей меня»?
И не закрыл тяжелых глаз
Как раз в зените дня.

Узнать ответ не суждено,
Беда невелика,
Мое прощальное вино —
Вода из родника.

Мои прощальные слова
Не слышит здесь никто,
Без шапки мерзнет голова,
И холодит пальто.

И, в воротник упрятав нос,
Замерзший пономарь,
Читаю здесь среди берез
Чужой судьбы словарь.

И понимаю наконец
Под белый вой и свист,
Что Бог – создатель и творец,
А дьявол – полемист.

Свиток жизни так печален,
Так легко его крыло.
Словно молот наковален,
Бьется сердце тяжело.

Длится ночь, протяжно длится,
Тонок голос снегиря,
Недочитана страница,
А уже читалась зря.

Что за магия запрета,
Отчего такой испуг?
Отчего мелькнуло лето
Средь снегов и ночи вдруг?

Бог японский точит лясы.
Кресло старое скрипит.
У заснеженной террасы
Нежилой и белый вид.

И скользит, тепло и свято,
Снег из нашей высоты,
Где крылато и распято,
Где не мы, но я – как ты.

Как гибок этот звук и как протяжно пенье
Летящей над землей взметнувшейся руки,
Пробил верховный час и послано знаменье
И жизни в этот миг и смерти – вопреки.

Пускай кружится снег и ластится пороша,
Так музыкален взмах и совершенен жест,
Уже не тяжела немыслимая ноша
Природы, и судьбы, и даже отчих мест.

Лети на этот снег, кружись под эти звуки,
В изломанных лучах вершится торжество.
О, как парят легко раскинутые руки,
Как будто в этот мир явилось божество.

Двенадцатых небес широкое пространство,
Еще над ними – высь и нежности волна.
Я дать тебе могу всего лишь постоянство,
Принять и не принять которое – вольна.

Как нежен кожи свет и как крылато время,
Как совершенен жест и полон смысла вздох.
Конечно, нас сильней забот житейских бремя,
Но если мы умрем, то что такое Бог?

Звено добра негромкого начну,
Звено навета выброшу из цепи,
Прощу друзьям и новую вину,
Как конь прощает бесконечность степи.

Вершится суд неправедный в душе,
И судят нас за дело и не дело
По всем законам вечного клише,
Которыми судимо только тело.

Ты подошла, в глазах твоих клеймо,
Какая мелочь – истина и право…
Вот две свечи, два зеркала в трюмо —
Кривое – слева, и кривое – справа.

О, как мы в глубину искажены!
О, как уходят в глубь они, мельчая!
И там внутри, где свечи зажжены,
Стоит стакан невыпитого чая.

И там, на дне, мерцание звезды
Да волосы неведомого мрака,
Усталых рук размытые следы
В созвездье Пса или созвездье Рака.

Размытых глаз тяжелая печаль,
Размытых губ кривая вереница,
И эта даль, такая в душу даль,
Что там Сибирь и даже заграница!

Я, может быть, вернусь в грядущий век,
Куда еще ведет меня дорога…
На дне зеркал мерцает человек,
Искавший путь, а встретивший лишь Бога.

А. Латыниной

Ложится на землю пороша,
А лес и неприбран, и тих,
Какая веселая ноша —
Печальная жизнь на двоих.

Мы лыжи поставим у ели,
Костер запалим неспеша,
Пока нас не видят метели,
Пускай отдыхает душа.

И снег растворяется в кружке,
И пар над водою багров,
Хоть нет поддувала и вьюшки,
Достаточно веток и дров.

Сочится румяное мясо,
И влага ладони пьяна,
Не хватит ни жизни, ни часа,
Чтоб выпить все это до дна.

Чтоб выпить бездонные губы
И тут же уснуть на снегу,
Где елей широкие трубы
Поют на крутом берегу,

А рядом березы застыли,
Огонь копошится в золе.
Как странно, что жили и были
Мы все же на этой земле.

Черный ворон, надо мною не кружи,
Ворожи, ворожея, ворожи.

Защити меня от бед, ворожея,
От навета, от хулы вражея.

Птица бедная бескрылая Мугай,
Все несчастья мои оком распугай,

Все заботы, все желанья, все дела
Не оставь без неусталого крыла.

Ворожи, ворожея, ворожи,
Чтоб от недуга мне спрятаться во ржи,

Чтобы тот, кому я душу открывал,
Не оставил, не ушел, не предал,

Чтобы каждому по яви да по сну,
Где прощают ему главную вину.

А умру, об этом долго не тужи…
Ворожи, ворожея, ворожи.

Тане Крошилиной

Не звени над рекою, коса,
Не пугай меня звоном своим,
Я – трава, а на листьях роса,
И туман надо мною как дым.

Кто там точит в тумане металл,
Кто поет про примятую рожь,
Кто там слово в дали прошептал,
А о чем прошептал – не поймешь?
Только бросило бедного в дрожь.

Что ты выдумал – это река
По камням торопливо звенит,
Да далекая птичья тоска
Подымается в самый зенит,

То влюбленные стонут во ржи,
То далёко петух прокричал,
Не дрожи ты, душа, не дрожи
И не слушай металл о металл…

Никому эту жизнь не отдам:
Я не роздал долги, да и срок не истек,
Я еще не гулял по домам-теремам
И не трогал заветный замок.

Еще ключ не скрипел тяжело,
Еще ты не встречала меня,
А уже натрудилось крыло,
А в душе – уже меньше огня.

Сколько длиться последней ночи,
Сколько выпадет нового дня?..
Так надежнее косу точи,
Чтоб металлом не мучить меня.

Вода пролита на ковер,
Стакан остался цел.
И тонкий свет из плотных штор
Дышал и голубел.

И тени жили на стене,
Крылами шевеля.
И медленно плыла в окне
Далекая земля.

Сметали ветры с крыльев снег,
И падал он, шурша,
И медлила закончить бег
Бессонная душа.

И были так на вид легки
И свет, и та земля,
И две простертые руки
На снежные поля.

Испанец Родриго пришел к своей милой впервые,
И плыли за окнами в небе вдали облака голубые.

Испанец Родриго сказал, что она для него как мадонна,
И тронул ей руки, и тронул ей губы, конечно, влюбленно.

Она же любила кого-то, но точно кого, к сожаленью, не знала,
И с этим испанцем судьбу свою тотчас руками связала.