Леонид Латынин - Праздный дневник

И голый свет струится отраженно
На тьмы могил, засыпанных вполне,
Пред коими коленопреклоненно
Стоять достало безутешно мне.

Над прахом бедуина и катулла,
Над прахом жен, сожженных ни за что,
Стоять с упрямством молодого мула,
Не сняв кольцо, и желтое пальто,

И весь набор условностей и знаков,
Доступных пониманья никому;
Подобно бы стоял в ночи Иаков,
Успев отправить отпрыска во тьму.

О господи, смешно и бесполезно
Стучаться в мир, стучащийся давно,
Куда душа уходит безвозмездно
И тело, между прочим, заодно.

Проходит мост свое пространство
И достигает берегов,
Как самодельное шаманство
Во сне неведомых врагов.

А на мосту, чернее света
И ниже облака вдали,
Обводит медленно комета
Кривую линию земли.

А над землей, еще чуть ниже,
И изначальней, и смешней —
Моя любимая в Париже,
И харя пьяная над ней.

С тобою жизнь пуста,
Но без тебя пустее,
И музыка с листа
Играется листее.

Ты видишь темный вход
И выход видишь тоже,
Стекает небосвод
По напряженной коже,

Не мертвая вода,
И даже не живая
Стекает никогда,
Как рана ножевая.

И выспренно вполне
Шагает трость за мною,
Где пятна на луне
Принадлежали Ною.

Цивильное пальто
Распахнуто, как птица.
Душа сквозь решето
Так буднично сочится.

Изначально и блаженно,
Непростительно смешно,
Больше нощно, реже денно
Месяц лыбится в окно.

Он так близок, так наряден,
Так программен и пятнист,
Бесприютен, безотраден —
С древа жизни желтый лист.

Я к нему подсяду ближе,
Чашку с чаем наклоню,
Чтобы вспомнить, как в Париже
Мы гуляли с парвеню.

Как чесал он щеткой кожу,
Как ворочал головой.
А потом я жизнь умножу
Скучной стрелкой часовой

В ожидании итога,
В исчерпании стези.
Боже, Боже. Ради Бога,
Только в этом помози…

Сокращается бедное тело,
Прибавляется бедная плоть,
Завершает верховное дело
Продолжения рода Господь.

Меньше воздуха, больше неволи,
Наступает на сушу вода,
Учат мальчиков выстрелу в школе
Без раздумия и суда.

Учат девочек немилосердно
Видеть мальчиков гибельный труд.
Как их нелюди учат усердно,
Выставляя за мужество – «уд».

Вся надежда осталась – на поле,
На цветы среди бедных лугов
И на то, что в единственной школе
Столько лодырей и дураков.

Редеют первые ряды,
Тускнеют сталь и медь,
Семирамидины сады
Не засинеют впредь.

И птица вещая в садах
Не будет голосить,
Не будет в них под наше «ах!»
Не-дождик моросить.

Не будет пучиться туман
Средь медленных ветвей,
И юной девы терпкий стан
Не выгнет суховей.

И не зажжется желтый лист
По осени в саду.
А только бережно флейтист
Вздохнет в аду в дуду.

Девятнадцатое марта.
Перевернутая карта
Навзничь медленно легла
В окружении стола.

На кону судьба и дело,
Может, дух, а может, тело.
Может, просто два притопа
В ожидании потопа.

Тихий вечер, нежный сон,
Мир ушел за небосклон.
Разобраться бы пора,
Для чего сия игра,

Кто ее поставил на кон —
Шулер, ветреник, диакон?
Впрочем, это ли беда
По дороге в никуда…

Выхожу из последних идей
В незнакомую прежде свободу,
Отправляюсь ползком на природу —
Выше облака, ниже людей.

Вот промасленный пепельный кот,
Вот хромая в полоску собака —
Им присущи охота и драка
Или нежность, наоборот.

Вот лохматый заморыш у ног
С поводком, уходящим к бульдогу.
Впереди указует дорогу
Мне юродивый, дуя в манок.

Я за ними иду, аки зверь,
Доверяя друзьям верховодство,
Оставляя сиротство и скотство
В череде постоянных потерь.

Сколько длиться движенью дорог
В незнакомом пространстве свободы —
Может, дни или краткие годы, —
Вряд ли помнят природа и Бог.

Забирайся в глубь покруче
Междометия и сна,
Где сидит себе на туче
Колченогая страна.

В ней, увы, немного смысла,
Мало вымысла и слез,
А на шее коромысла —
Опрокинутый вопрос.

Не о том, что с нами было,
Не о том, что не прошло,
Не о том, что в толще ила
Глубоко добро и зло.

А о том, что перешито
Из необщего пальто
Наше древнее корыто
В заводское решето.

И еще о том, что суша
Стала меньше поперек,
Наши версты махом руша,
Измерявшие восток…

Руша хрупкое начало
Сотворенья новых стран…
Где вчера перо летало,
Мутно светится экран.

Бог с ней, Боже, с этой смертью,
С этой песней наизусть,
Без меня в пустом конверте
Веселится дама пусть.

Я снимаю чью-то шляпу
С безымянной головы,
Я беру билет в Анапу
В центре каменной Москвы.

Мимо Курска и Ростова,
Мимо речки кличкой Мста
Я линяю, право слово,
В коктебельские места.

На отроги Кара-Дага,
Где кругом одна вода,
Чтоб в итоге вышла сага
О движенье в никуда.

И еще чтоб вышло, Боже,
Это облако на свет,
Так на жизнь мою похоже,
Что ему названья нет.

О смерти думай, дуралей,
Не жирно ешь, не сладко пей,
А все смотри туда, в окно,
Где брезжит тайное оно,

И, шевеля тугим умом,
Неспешно думай о другом —
Ином пространстве этих дней,
Что из-за «там» всего видней.

И всех забот твоих туман —
Всего лишь мизерный обман,
Щепоть золы и легкий пар,
В земной размером плоский шар.

И посему оставь свой сон,
Что закрывает небосклон,
Уткнувшись оком в отчий край,
По еле-еле умирай.

Господи, стадом побыть —
Преблагородное дело,
Сразу вливается в тело
Полузабытая прыть.

В беге на купол Петра
Дышится еле воздушно,
Часто и неравнодушно
Ночью, но лучше с утра.

И замирает душа,
Словно ты в лете и тяге.
Сонно верхом на бумаге
Крыша летает крышá.