Игорь Чиннов - Собрание соч.: В 2 т. Т .2. : Стихотворения 1985-1995. Воспоминания. Статьи.Письма.

Улети на тихий остров
Одиночества,
Где ответов и вопросов
Не захочется.

Улети от серых, скушных,
Раздражительных
В край веселых и воздушных,
Небожительных.

Вдаль веселые умчатся,
Ты останешься.
Одиночество — и счастье,
И пристанище.

Тишина большого поля,
Солнце раннее.
Пушкин… Да! «Покой и воля».
И молчание.

Полночный лунный снегопад,
И воздух — колкий.
Нам оборотни говорят,
Что люди — волки:

Они друг другу перегрызть
Готовы горло.
Грызутся, злобные, всю жисть,
Глаза их — свёрла.

Беда: я мирный человек,
Куда мне деться?
Два волка, навалясь на снег,
Грызут младенца.

По снегу лунному бежит,
Чернея, стая,
В сиянии светло дрожит
Слюна, стекая.

А я — ночную тишину
Не беспокою?
Но я не вою на луну.
Почти не вою.

Грачи по вспаханному полю
Шагали и качались мерно.
Они червей наелись вволю
И думали, что жить – не скверно.

А под землей лежали урны,
Большие амфоры — и кости,
На вазах нимфы и сатурны,
Сатиры, козлища и грозди.

Венки, кентавры и вакханки
На черепках… И череп, череп!
След человеческой стоянки,
Река Времен, далекий берег.

Пусть откопают их! Ночами
В блаженно-эллинское небо
Гляди бессмертными очами,
Как прежде, мраморная Геба!

Архитектура дивного закона!
О совершенство, мощь и торжество!
Над головою купол Пантеона,
Могучее величие его.

О каменные сферы Птолемея!
На фоне далей, пиний, площадей
Сферические стены Колизея
В прекрасной соразмерности частей.

И колоннада круглая Бернини —
Гармония объемов и пустот, —
А в галереях нежные богини,
И круглый мрамор в воздухе плывет.

Я остаюсь в Италии. И — баста!
Осуждена безвинно красота.
И мед полупрозрачный алебастра:
Как будто вечность в мире разлита.

Царский, имперским «кредитный билет».
Бледно-оливковый, чуть розоватый.
Старый: билету за семьдесят лет.
Он полутысячный. Вот я богатый.
Только империи более нет.

В рыцарском панцире Петр Великий.
Крест на короне. Двуглавый орел.
Шар: золотая держава… Престол
Кажется прочным. «Коль славен», и клики
«Царствуй!». И ворог еще не пришел.

Я с пятисотенной сразу бы к Яру.
Пляшут цыганки и льется «Клико».
Красное небо — наверно, к пожару.
Пару гнедых! — И огнистую пару
Кучер стегает… костлявой рукой.

Кучер безносый, пустые глазницы,
Мертвенный холод имперской столицы.
Поздно, прощай кутежи!
Прямо на кладбище, мимо больницы,
Finis, тужи не тужи.

— Полно, русский, пей вино! –
Эх, чайку бы! прямо с блюдца!
Нам советуют давно
Закруглиться и загнуться.

Политические страсти
Не улягутся никак.
Дай-ка, друг, сюда на счастье
Ту селедочку. Вот так.

Да, «черна неправдой черной»!
Я «с меча сдуваю пыль».
Политической платформой
Разбужу степной ковыль.

Очень родину люблю!
И сейчас, напившись чаю,
Я к родному ковылю
Молодцом проковыляю.

А совсем перед концом,
Перед тем как возродиться,
Не мешает подкрепиться
Малосольным огурцом.

(«Сказка ложь, да в ней намек,
Добрым молодцам урок».)

Примите сердечный привет
Рассвет и закат!
Пожалуй, бессмертия нет,
А есть — листопад.

Но листик, засохший, мечтал
О райском тепле,
О том, чтобы подал во мгле
Архангел сигнал.

Шумит широко водопад,
Милее — фонтан:
В края Гесперид и Плеяд
Фонтан устремлен.

Снежинки, не падайте вниз!
Попробуйте вверх!
Лети к облакам, кипарис,
Где свет не померк!

Где месяц под крик петухов
Висит? Наверху!
Соседка сварила уху
Из трех пастухов.

Сияет большая звезда
С обоих концов.
Забавно, что дети всегда
Моложе отцов.

Я завтра поеду в Ливан.
Мерси, я здоров.
Пишу детективный роман
Из жизни грибов.

А луна-то криворога,
А лунатик — молод, пьян.
Здравствуй, лунная дорога,
Голубой Афганистан!

Вот светает, золотеют
Горы в розовом огне.
Минарет напоминает
Сбитым боком о войне.

Здравствуй, Ваня или Вася,
Упадут в бою бойцы,
Красным кровушка окрасит
Голубые изразцы.

Мертвый мальчик в темных ранах.
Убиваясь, плачет мать.
На коврах темно-багряных
Русской крови не видать.

Капли алые на розе
Сохнут. Кто отдал концы?
Мальчика везут в обозе
Мусульманские бойцы.

Ждут у полевой больницы
Новгородец и казах.
Видят длинные ресницы
Смуглой девушки в слезах.

Нам говорили нежные японки
«Охайо!» или «Домо аригато!»,
Что значит «С добрым утром!» и «Спасибо!

И кланялись, надушенные тонко,
И в царстве хризантем и позолоты
Вели к столу: вкусить гиганта краба.

Сырая бледно-розовая рыба
Была вкусна. И пестрые салаты,
И сладкие пахучие приманки.

На черном лаке нежные рисунки:
Цветенье вишен в вечности, в Киото.

Я что-то вспоминал, но смутно, слабо.

Буддийский храм на золотом закате
С резным драконом, с цаплей на тропинке.
И небо. Небо, золотое небо!

И желтое кимоно на японке.

В соседстве Большого Каньона,
Где кондоры в небе висят,
Песчано-кремнистая зона:
Под солнцем лежит Аризона,
Похожий на Мексику штат.

Там кактусы (два миллиона!)
До самого до небосклона,
Высокие свечи, стоят.

Там ползают пестрые змеи —
И суслики, прыгнуть не смея,
Там жалко предсмертно свистят.

А ночью — иная планета?
В молчании звездного света
Горит немигающий взгляд:

Не кактусы — нет, вурдалаки,
Утопленники в полумраке
Слетаются в мертвый отряд

И пляшут в безмолвной пустыне,
В холодной ночи темно-синей,
Где кактусы утром стоят.

От волков и от овечек
Бесполезно в темный лес,
А сосед мой — человечек:
Полуангел-полубес.