Уильям Блейк - Стихотворения

My mother groan 'd, my father wept,
Into the dangerous world I leapt;
Helpless, naked, piping loud,
Like a fiend hid in a cloud.

Struggling in my father's hands,
Striving against my swaddling-bands,
Bound and weary, I thought best
To sulk upon my mother's breast.

Мать в слезах. Отец взбешен.
Страшный мир со всех сторон.
Затаюсь, нелеп и наг,
Словно дьявол в пеленах.

То в руках отцовских хватких
Я забьюсь в бесовских схватках,
То угрюмый взор упру
В мир, что мне не по нутру.

Мать с отцом ломали руки —
Народился я на муки!
Я, беспомощный, кричал,
Словно бес меня терзал.

Я раскидывал ручонки,
Разворачивал пеленки
И, не признавая мать,
Грудь ее не стал сосать.

I was angry with my friend:
I told my wrath, my wrath did end.
I was angry with my foe:
I told it not, my wrath did grow.

And I water'd it in fears,
Night and morning with my tears;
And I sunned it with smiles,
And with soft deceitful wiles.

And it grew both day and night,
Till it bore an apple bright;
And my foe behold it shine,
And he knew that it was mine,

And into my garden stole
When the night had veil'd the pole:
In the morning glad I see
My foe outstretch'd beneath the tree.

В ярость друг меня привел —
Гнев излил я, гнев прошел.
Враг обиду мне нанес —
Я молчал, но гнев мой рос.

Я таил его в тиши
В глубине своей души,
То слезами поливал,
То улыбкой согревал.

Рос он ночью, рос он днем.
Зрело яблочко на нем,
Яда сладкого полно.
Знал мой недруг, чье оно.

Темной ночью в тишине
Он прокрался в сад ко мне
И остался недвижим,
Ядом скованный моим.

Друг обидел, разозлил —
Я в словах свой гнев излил.
Враг нанес обиду мне —
Гнев зарыл я в глубине.

Сон утратил и покой,
Окроплял его слезой,
Над ростками колдовал,
Ковы тайные ковал.

Древо выросло, и вот —
Золотистый вызрел плод,
Глянцем радуя меня
И врага к себе маня.

Он тайком во тьме ночной
Плод отведал наливной...
Мертвым я врага нашел —
И с улыбкою ушел!

Друга мигом я простил,
Вспыхнул гнев, и гнев остыл.
Молча, втайне берегу
Гнев и ненависть к врагу.

Я среди других дерев
Поливал слезами гнев,
Злобным смехом ободрял,
Грязной ложью удобрял.

Мне пришлось трудиться впредь,
Чтобы яблоку созреть;
Враг, проникший в мой предел,
Ночью яблоко узрел.

Вздумал яблоко сорвать,
Но ему не сдобровать;
Утром вижу, духом тверд:
Мой враг под деревом простерт.

'Nought loves another as itself,
Nor venerates another so,
Nor is it possible to Thought
A greater than itself to know:

'And, Father, how can I love you
Or any of my brothers more?
I love you like the little bird
That picks up crumbs around the door.'

The Priest sat by and heard the child,
In trembling zeal he seiz'd his hair:
He led him by his little coat,
And all admir'd the priestly care.

And standing on the altar high,
'Lo! what a fiend is here,' said he,
'One who sets reason up forjudge
Of our most holy Mystery.'

The weeping child could not be heard,
The weeping parents wept in vain;
They stripp'd him to his little shirt,
And bound him in an iron chain;

And burn'd him in a holy place,
Where many had been burn'd before:
The weeping parents wept in vain.
Are such things done on Albion's shore?

«Превыше собственного Я
Никто не-ставит никого!
Того Рассудку не понять,
Что за пределами его.

Отец! Как больше мне любить
Тебя и ближних заодно?
Люблю тебя я, как птенца,
Что с паперти клюет зерно».

Священник, это услыхав,
Схватил дитя за волоса
и к пастве выволок его
Под одобренья голоса.

Затем с амвона возопил:
«Се Диавол в образе людском!
Проникнуть тщилась тварь сия
В Святые Таинства умом!»

Заплакал мальчик, но вотще!
Не помогли и мать с отцом:
Он до исподнего раздет,
И цепь железная на нем.

Дитя на площади сожгли,
Где жег отступников Закон —
Не помогли и мать с отцом...
Ты видел это, Альбион?

«Нельзя любить и уважать
Других, как собственное я,
Или чужую мысль признать
Гораздо большей, чем своя.

Я не могу любить сильней
Ни мать, ни братьев, ни отца.
Я их люблю, как воробей,
Что ловит крошки у крыльца».

Услышав это, духовник
Дитя за волосы схватил
И поволок за воротник.
а все хвалили этот пыл.

Потом, взобравшись на амвон,
Сказал священник: «Вот злодей!
Умом понять пытался он
То, что сокрыто от людей!»

И не был слышен детский плач,
Напрасно умоляла мать,
Когда дитя раздел палач
И начал цепь на нем ковать.

Был на костре — другим на страх —
Преступник маленький сожжен...
Не на твоих ли берегах
Все это было, Альбион?

«Не знаю, как мне полюбить
Другого больше, чем себя;
и как Его представлю я,
Пусть Величайшего любя?

Как малышам еще любить
Своих отцов и матерей?
Мы, пташки, разве что клюем
Порою крошки у дверей».

Безжалостно тут поп схватил
В негодовании слепом
За волосенки малыша,
и восхищались все попом.

а поп вопит на алтаре:
«Чертенка следует унять!
Умишком смеет он своим
Святые тайны осквернять».

Рыдали тщетно мать с отцом,
Разъярена толпа была,
И заковали малыша,
Раздев сначала догола.

И помолясь, его сожгли
Там, где сжигать велит закон.
Рыдали тщетно мать с отцом.
А ты что скажешь, Альбион?

Children of the future age,
Reading this indignant page,
Know that in a former time,
Love, sweet Love, was thought a crime!

In the Age of Gold,
Free from winter's cold,
Youth and maiden bright
To the holy light,
Naked in the sunny beams delight.