Сергей Кутолин - Впечатления (Опыт рефлексии визионерства)

Голубое море, белый пароход,
Воздух в жёлтом зное
манит и зовёт.
За мечтою снится мне
радость и покой,
Манится и мнится с синевой.
Камни Диоскурии,
старины седой,
оживают с бурею,
спят здесь подо мной.
Облака мохнатые тешатся вдали,
а холмы горбатые
в мудрость снизошли.
Сердце успокойся,
Я приду опять,
Светлостью умойся, —
как тебя унять?

Часов удары ближе, ближе
и вот они уже во мне,
Так дождь весенний крыши лижет,
а души маются во сне.
Затем я долго вижу время, —
как раскалённый шар оно
кидает звёздчатое семя
и светом чувственным полно.
Спешат, спешат его секунды.
И приближают небеса
тот день таинственный и судный,
в котором все моря, леса
нас отдадут из тьмы забвений,
воскреснет всяк, кто был сам прах,
И аромат былых цветений
в нас уничтожит смерть и страх.

Ластились тени на тропах аллеи,
Скамьи оранжевые заголубели,
Листья на шорохах синих кипели,
И облака возникали как мели.
Спишь или бодрствуешь, — в мире глубоком
чувствуешь ширь необъятную рядом,
Утро нас дарит улыбкой с Востока
и бесконечностью мудрого взгляда.
Я над землёю особенно вижу
чистую зелень весенней волны,
В розовом стали берёзы, а ниже
сном ещё крепким ложбины полны.
Солнце лучами всю землю оденет,
Всё теплотою своей напоит,
Прочь побежали раскосые тени,
Слышишь, с тобою душа говорит.

Капли лениво капали
на весенний ковёр листвы,
Солнце важно садилось за поле,
золотило степные ковры.
Одинокая церковь стояла
как свеча догоревшей мечты,
Глубока ты, душа, но как мало
в ней природной степной простоты.
Тушим свечи в себе на закате,
хотя нам ещё вечно гореть
в необузданном звездном наряде
и на Землю как чудо глядеть.
Одинока Земля, одинока,
незаметна в планетной пыли,
Но в сладчайших объятиях Бога,
Мы на ней себя в жизни нашли.

Лучистая, ты снова рядом, рядом,
Ты снова путеводная звезда,
Ты мне показываешь просто и наглядно,
Всё сложное в простейшем иногда.
Пролились запахи с горчичным ароматом,
Пылала свежестью умытая сирень,
И жизнь воображаемого сада
Тобой плескалась, наполняя день.
И белой ртутью солнце отражалось
во всём и вся. Звенела свирестень,
И чьей душе всего казалось мало,
И кто не пил душою голубень.
О, полнота лучистая, о, радость,
о бесконечная природы лепота,
Ты нам всегда бескрайняя награда,
Тобою прозревает слепота.

Нечаянная радость охватила
И понеслась ликующе звеня,
Она с листвы весенней слезы пила
И с вечностью поздравила меня.
Она купалась в золотом тумане
и в медной мгле распластанных дорог,
смеялась в глади моря-океана,
И каждый счастлив был, как только мог.
Роса глазастая ей томно улыбалась,
Ей птицы пели голубой напев,
И если сердце бедное металось,
то это просто радость, прилетев,
проникнув, расплескала душу,
неся природу в нас, рассеяв нас во вне,
И наполняла мир бескрайним новым сущим,
И смыслом воплощалась вся во мне.

Мой мир богаче, интересней,
чем ваш заплёванный базар, —
разочарованные песни
мне откровений свыше дар.
Высоты ваши в синей птице,
Махайте ей, зовите в даль,
А оболваненные лица
овечий скушают миндаль.
Искусства цвет, литература
шприцует в нас как элексир
партийный дух овечьей шкуры,
протёртой до убогих дыр.
Душа сегодня заметалась,
а сердцу хочется рыдать,
кому ты, Родина, досталась,
и что ещё нам открывать?

Что вы про юность, балбесы треклятые
изъяснять в забубённом экстазе изволили.
Эй, трясуны, беспардонно — лохматые,
Юность, в каком захудалом указе
время поставило в стойло тебя,
Юные духом и юность с тобою,
Струны гнусавые вы теребя
задницей думали — не головою.
Наша же юность в тисках подозрений
жалких начётчиков пела и рвалась,
Жила в романтике приключений,
что от героики прошлой осталась.
Веруем в сердце и в душу, и в слово,
Веруем вечно в саму доброту,
Но не совсем поколением новым,
Дух, мы постигнем твою высоту.

Сухое дерево весною не встречало
ни зелени, ни радости листвы,
Оно воздело щупальца в печали
к глубинам первозданной синевы.
Весна же пела, радовалась, зрела,
Несла тепло и солнца благодать,
А тёмное на сучьях вечерело,
в коре таилось и хотело спать.
Стояло дерево забытое, сухое
среди бескрайних трепетов листвы,
в нетронутом безвременном покое,
само в себе в объятьях глубины.
Противоречия, таинственность природы, —
Я так вас вижу каждой здесь весной,
И грусть моя пронизывает годы,
в душе сливаясь в ритмы и покой.

Воспитаны в ритме эллинских героев, —
Нам чужды прагматиков жлобские планы,
Но мы не умрём, не иссякнем без боя,
Когда получаем духовные раны.
Мы ждём, мы надеемся, ищем и строим
под хор улюлюканья злобных сердец,
Завещанный долг не дает нам покоя,
И смерть нам не просто достойный венец.
В громадных теснинах могучих сомнений,
Мы боремся с внутренним прожитым «я»,
Из пепла восстав, мы в тисках средостений,
И в каждом из нас есть судьба, но своя.
Задуют пустынные жёлтые ветры
и смоют во времени пыл и страданья,
а листья, опавшие прожитой веры,
умчат в бесконечное наши исканья.

Утро серое восстало
ото сна и лихолетья,
Зелень свежая упала
в лужи тонкие как сети.
Пела жизнь в лучах восхода,
рассыпалась в звонкой дымке,
Первозданная природа
в синей ёжилась косынке.
Загудели над рекою
голоса у теплоходов,
И пошли как к водопою
облака по небосводу.
Утро серое восстало,
Пульс забился учащённо,
Сердце в утро свет метало
вдохновенно, упоённо.