Виктор Гюго - Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

Как! Шляпу ты надел?

Я назван был на «ты» [438] Я назван был на «ты»… — Обращение на «ты» со стороны короля, как выражение особой близости, было исключительной привилегией грандов Испании, так же как право находиться в присутствии короля с покрытой головой. —

Я стал испанский гранд.

О жалкие мечты!
Тщеславье, пустота! Продажные отродья!
Им все бы выгода, грядущие угодья!
На лестницах моих не стоит ничего
Им крошки подбирать величья моего!

Бог, император? Да. Святой отец? Признаю.
Но герцог?.. Но король какой-то?..

Полагаю,
Что вашу светлость ждет избранье.

Светлость — я?
Мне не везет ни в чем. Всё в сане короля.

Он избран или нет — я все же гранд испанский.

Но как узнаем мы, кто властелин германский?
Каких сигналов ждать нам с башенных вершин?

Ждать пушечной пальбы. Саксонский — залп один;
Два выстрела — Франциск; три — Карлоса избранье.

О, эта донья Соль! Души моей страданье!
Коль изберут меня — скажите ей скорей.
Быть может, цезарем и я понравлюсь ей!

Король, вы так добры!

А ты молчи до срока!
Я не сказал того, что я таю глубоко.
Когда узнаем мы решенье?

До зари;
Ждать час, не более.

Три голоса! Лишь три!
Но дерзкий заговор раздавим мы сначала,
А там решим, как мне та мантия пристала.

Три голоса нужны! И есть они у них!
Агриппа все расчел. Среди светил ночных
Тринадцать ярких звезд в небесном океане
Плывут к моей звезде, ей радуясь заране.
Имперский троп за мной! Слух все же разнесен:
Франциску Жан Тритем [439] Жан Тритем ( или Тритемий, ум. в 1518 г. ) — немецкий историк и богослов, занимавшийся также магией. Упомянутый ниже Корнелий Агриппа из Неттесгейма ( ум. в 1535 г. ) — немецкий алхимик, натурфилософ и медик. предрек такой же трон.
О, я бы предпочел, коль впрямь я трона стою,
Оружьем подкрепить пророчество такое!
Все предсказания столь тонких мудрецов
Верней находят цель без всяких лишних слов,
Лишь только армия, где пушки есть и пики,
Пехота, всадники, фанфары, трубы, клики,
Указывает путь хромающей судьбе
И бабкой служит ей в предродовой борьбе.
Так кто же прав из них: Тритем или Корнелий?
Лишь тот, кто с армией идет упорно к цели,
Кто правоту свою оружием крепит,
Кому помочь готов ландскнехт или бандит, —
Вот те, что выпрямить должны ошибки рока,
Кроя события по прихоти пророка.
Несчастные глупцы! Надменно взор подняв,
Стремясь к владычеству, они твердят: я прав!
У них есть пушек строй, чье дымное дыханье
Способно города снести до основанья,
Солдаты, корабли, — и вы убеждены:
Они свое возьмут насилием войны.
О нет! Покорные земных судеб закону,
Что к пропасти скорей приводит нас, чем к трону,
Они, чуть сделав шаг, сомнения рабы,
Пытаясь разгадать намеренья судьбы,
Не верят уж себе и в странном колебанье
Искать у колдуна стремятся указанья!

Иди. Моих врагов сейчас назначен сбор.
Да, ключ от склепа где?

Подумайте, сеньор,
О графе Лимбургском, начальнике охраны.
Он дал мне этот ключ, он ваш сторонник рьяный.

Иди же, сделай все, что сказано.

Всегда
Готов я вам служить.

Три раза выстрел? Да?

Прости, великий Карл! Средь сводов одиноких
Есть место лишь для слов суровых и высоких.
С негодованием ты б слушал над собой
Докучных наших фраз честолюбивый строй.
Великий Карл, ты здесь! Как мрачная гробница,
Величием твоим полна, не разлетится?
Ты в самом деле здесь, привыкший созидать!
О, как ты можешь здесь во весь свой рост лежать?
Какое зрелище — Европа, что тобою
Оставлена такой могучей и большою!
Она — как здание, где наверху стоят
Лишь два избранника, царей поправших ряд.
Все страны, герцогства, все царства, маркизаты
Идут из рода в род и по наследству взяты.
Народ же цезаря творит и папу сам,
А случай к случаю ведет их по векам.
Вот равновесие, вот что порядком стало.
Плащ избирателя и пурпур кардинала,
Священный сей синклит, причина всех тревог, —
Лишь видимость одна, а миром правит бог.
В потребности времен рождается идея:
Она растет, живет, все строя, всем владея,
Вот — человек она, сердца к себе влечет,
И в страхе короли ей зажимают рот;
Вот — входит в их конклав, сенат или собранье,
И видят короли — не знавшая признанья,
Она царит уже, она растет во мгле
С державою в руке, с тиарой на челе.
Да, цезарь с папой — всё. Да, всё, что есть на свете, —
Иль в них, иль через них. И в полном тайны свете
Стоят они; и бог, по милости своей,
Обрек их пиршеству народы и царей,
За стол их усадил под полным грома небом,
Чтоб целый мир служить им мог насущным хлебом.
Вдвоем сидят они; в их власти шар земной,
Они порядок в нем блюдут своей косой.
Всё — им. И короли в дверях, полны смущенья,
Вдыхают запах блюд, глядят на угощенья
И, зависти полны к тому, что видят тут,
Чтоб лучше разглядеть, на цыпочки встают.
Под ними мир лежит, как лестница крутая.
Один царит, рубя, другой — лишь разрушая.
Власть — первый, истина — второй. И заключен
Смысл жизни только в них. Они — себе закон.
Когда идут — равны, едины в мире целом,
Один весь в пурпуре, другой в покрове белом.
Так цезарь с папою — две части божества.
Со страхом шар земной приемлет их права.
Быть императором! Как близко чую власть я!
А вдруг не суждено мне стать им? О несчастье!
Да, как он счастлив был, здесь спящий человек!
И как он был велик — в прекрасный давний век!
Власть императора и папы нерушима.
Они превыше всех. Живут в них оба Рима [440] Живут в них оба Рима — то есть могущество античного императорского Рима и нового папского Рима. .
Таинственный союз их вяжет меж собой;
Они слепили мир и стали в нем душой.
Народы и царей расплавив, как в горниле,
Европу новую они для нас отлили,
Прибавив в этот сплав могуществом своим
Ту бронзу, что векам оставил Древний. Рим.
Завидная судьба! И все ж — конец, могила!
К какой же малости пришла вся эта сила!
Быть императором, быть принцем, королем,
Законом быть земли и быть ее мечом,
В Германии стоять гигантом, слыша клики,
Быть новым Цезарем, быть Карлом, быть Великим,
Страшнее А ттилы, славней, чем Ганнибал,
Огромным, словно мир, — чтоб здесь ты прахом стал!
Желай могущества, чтоб лечь таким же прахом,
Как император лег! Покрой всю землю страхом
И славой, строй, крепи свой мир в избытке сил,
Но не мечтай сказать: «Я все уже свершил!»
Ввысь здание веди своими же руками;
Но знай, что от него останется лишь камень
Могильный с надписью, завещанной векам,
Чтобы дитя ее читало по складам.
Как ни прекрасна цель, живет в вас гордость злая, —
Она уходит в смерть. О власть, власть мировая!
Уже я близок к ней. Ее касаюсь я,
И что-то шепчет мне: «Она уже твоя!»
Ах, если б было так! Встать твердо, без сомнений,
Над миром государств, идущих как ступени,
И своду быть замком, и видеть под собой
Земных властителей вниз уходящий строй;
Пятою попирать всех королей, под ними
Всех феодалов, всех, кто гордо носит имя
Бургграфа, герцога иль дожа, кто почтён
Епископским жезлом, кто граф или барон,
А ниже — мелюзгу, плебеев в общей груде,
Тех там, на дне, кого зовем мы просто «люди»…
А люди — это толп дыханье, моря вой,
Немолчный гул и плач, крик, горький смех порой,
Стенания, что сон земли тревожат старой
И в уши королей врываются фанфарой;
Да, люди — города, деревни, башен ряд
И с высоты церквей растущий вширь набат.