Василий Бетаки - Замыкание времени. Стихи разных лет

Сюда, где все спутано, смешано, несоразмерно,

Где сверху на избы уставились стекла модерна.

Кафе на окраине. За легкими шторами — краны,

А дальше — калитка скрипит и в окошках герани,

И этой девчонке недолго уже остается

Ходить с коромыслом к замшелому срубу колодца...

И все-таки жаль тополиную улицу эту,

Как жаль вдруг открытую нами чужую планету.

Забор да скамейка сосновая... Что это?

Кони???

Не Аничков мост ли их выслал за нами в погоню?

Укрой нас, наш друг неожиданный,

тайный, случайный,

Деревня в кольце небоскребов,

кафе на окраине...

Гроза над горами, над нами — гроза,

Рифмуясь с глазами, ослепляет глаза,

В окне занавеску вздувает озон,

И в комнатке тесно любви под грозой!

Фиалковый отсвет в раскрытых глазах,

Локтей озаренных мгновенный зигзаг,

И тьма. И дыханье, как скачка борзой —

Любовь под грозой!

В окне ослепленном то отблеск, то мгла,

В нее озаренно уходят тела,

Чтоб тень на стене — отраженье твое —

Обрела на мгновенье свое бытие!

Сверкает, смещая любой горизонт,

Любовь под грозой!

Порывистый дождь, отрывистый свет,

Прерывистый шопот...

(или шопота нет?)

Но кажется — он заглушает грозу!

Наверно, он слышен в долине, внизу.

Кому наступили мы с тобой на мозоль?

... Всегда в этом мире любовь — под грозой...

По скорбной дороге к морю,

По черноте предрассветной,

Когда мотыльки ночные

Умрут на остывшем асфальте,

На скорбной дороге к морю...

Не глядя в глаза друг другу

По скорбной дороге к морю,

Когда шевелятся камни

В серых слезах прибоя,

И черные, плоские сосны

Распяты, прибиты к небу,

Над скорбной дорогой к морю,

И наши шаги спокойны,

Как метроном прибоя...

Страшно, когда расстаются

За полчаса до рассвета...

Ветер упал на город.

И на ковре Бахтияра

Вдруг зазвенели под ветром

Кручёные струны тара...

Медленно звон уходит,

Тонет в басах прибоя,

Медленно — словно холод

Овладевает золою...

Звук от струны оторван.

От костра оторвано пламя.

Ты — у другого моря.

Весь Кавказ — между нами.

И этот звон монотонный

Не заменит скрипа калитки...

Обнаженные к обнаженной

Льнут к тебе эвкалипты.

Зеленым лаская кожу,

Тебя обнимают волны,

И в горы уходит вечер

Незаметно, тайно, безмолвно...

Так ветер уходит от моря,

Так звук уходит от слова,

Так дождинки в зелень ущелий

Уходят от тучи лиловой,

Так серый Каспий уходит

От черной Девичьей башни,

И звон гортанного тара

Уходит в закат вчерашний...

Вечерами, в переполненном трамвае,

Зыбкий контур отраженного лица,

От вагонного стекла не отставая,

Так и движется сквозь город до кольца.

Там, во тьме — черты пикассовой голубки...

(Бровь одна — чуть-чуть сильней подведена...)

Рыжий свитер над квадратом белой юбки —

В полуметре от вагонного окна.

Так прозрачно неподвижное движенье,

Только алым озаряются зрачки:

Это с ними совместились на мгновенье

Обгоняющей машины огоньки.

Сквозь мельканье окон встречного трамвая,

Как сквозь движущийся сгусток пустоты,

В вечер, в город, пролетая, проницая —

Невредима эта хрупкость красоты!

Слишком зыбко. Невесомо. Нереально.

В полуметре от летящего стекла,

Так спокойна и немыслимо печальна

По чертам лица струящаяся мгла,

Потому, что свет в вагоне слишком плотен,

Чтобы так — не улыбаясь, не скорбя...

То ли город за окном наоборотен,

То ли я, в него глядящий сквозь тебя?

В причудливых сумерках черным рисунком

Нависли третичные сосны Пицунды.

Им столько веков, что в сравнении с ними

Медея — совсем современное имя!

Курортники шумно уходят на ужин,

И море пустеет — пусть им будет хуже.

И чорта ль им в том, что для дерзостной кражи

«Арго» швартовался у этого пляжа,

Что эти же сосны глядели, балдея,

На ту, кто была твоей тезкой, Медея!

Но ты, кахетинка, скажи мне, какими

Судьбами — такое античное имя?

Его мои дальние предки слыхали,

и буйволы те, что когда-то пахали

Кирпичную почву под зубы дракона,

Огонь выдыхая на панцырь Язона...

Вон этого древнего пламени блестка:

От низкой луны водяная полоска,

Да только вот мне золотого руна —

Не на...

И вовсе тебя похищать мне не надо:

Ведь ты же оттуда, из пансионата?

Там шведы живут и еще итальянцы...

Ну что ты сидишь? Опоздаешь на танцы!

.....................

Качаюсь на лунной дорожке в воде я

И камушки в воду кидает Медея,

И светятся над аргонавтом без судна

Аргоны двадцатиэтажной Пицунды.

Асфальт намокший, погода мутная,

Машина дышит,

и перламутром

Искрится яркий фонарь стоянки

На маникюре и на баранке.

Дверцу распахиваю — и разом

В меня впились два зеленых глаза:

Горят в машине под черной челкой!

Рванула с места таксер-девчонка.

Ах эта челка!

«Какого черта вы сели рядом» —

Рипит с натуги акселератор.

Как на педали дрожит в движеньи

Капрон коленки от напряженья,

А в ветровое — тумана комья...

Когда-то, помню,

Так зажимала коня в колена

В степи под Сальском цыганка Лена:

Она такая ж была задира,

Как мы скакали — дороге жарко! —

Согнав к обочине бригадира

С каурым мерином и бедаркой!

Есть бесшабашная удаль женщин —

Изрезать фарой бока тумана.

Вот так святошам казалась ведьмой

Когда-то Жанна...

Есть бесшабашная удаль женщин,

Все в ней знакомо, и все — неясно,

Когда зеленым зрачком помечено

Непостоянство...

Чернея, мокнут нагие клены.

Мелькнет стоянка.

Включишь ты снова зрачок зеленый

Непостоянства...

И я не знаю, кому навстречу

Помчатся разом

Три немигающих зеленых глаза, Цыганских глаза...

В.И.

Черемуха пахнет дрожью,

Росой в уголках глаз,

Часом, еще не прожитым,

Который совсем не час;

Соцветия — в белой пене.

Давно отцвело окно:

Ни фонаря, ни тени

За окном не видать давно —

Улица канула.

Минуло,

Наверно, тысячи лет...

А комната — времени мимо?

Или в гроздья, в букет

Сжалось оно — и по разному

Там, за окном,

и тут?

Веки дрожат и дразнят.

Века лепестков цветут

Белых.

Белее кожи.

Седин небылых белей...

Черемуха пахнет дрожью

Губ на руке твоей!

Велосипеды черные — как лица от жары!

Дорога на Печеры — с горы, с горы,

И тормоза грозятся сорваться по косой...

Долой цивилизацию, даешь Руссо!

Песчаные откосы, как звери — корни сосен,