Василий Бетаки - Замыкание времени. Стихи разных лет

Очертанья и отблески всех для меня открывавшихся глаз!

Посреди темноты —

Осязанье одно разорвет заколдованный круг:

Только Волхов и ты,

А не тридевять рек и не тридевять рук!

Осязанье — оно отрицанье всего, что о чем-то ином...

Осязанье — оно не зовет сохранить ничего!

Осязаньем живем!

ШАГ ВТОРОЙ

Всего-то: серая Нева

Да узкие дворы.

Булыжник, чахлая трава,

Ступеньки лестниц — как слова.

Дверей старинные права —

И город — вне игры!

Чужой, едва знакомый дом,

И сдвинута на край

Подушка, смятая плечом,

И — низкий столик. И на нем

Светящийся глухим огнем

Стеклянно-рыжий чай.

И небу в окне не спится, и небо в окне томится,

И ни оно ни ты

Не знаете, чем разрешится

Настойчивость духоты.

Крыши еще сухие: ветер зубрит азы...

Смещаются мостовые в контрастном свете грозы!

Контрастный свет ожиданья:

Как сфинксы — дальние зданья и яблоки на столе,

И... что еще в этой мгле?

Город под объективом — мгновенен, как синий взрыв

Съемки.

И — ливень, ливень — в каменные дворы!

Небо дождем истекает.

(Потом?)

Двери внизу —

Зуб на зуб.

Ложки в стаканах вызванивают грозу!

Окна в штриховке черной —

Зачеркнут сфинкс!

Милая! Зачеркнут... О чем ты?

Спи...

ШАГ ТРЕТИЙ

Всего-то: прибалтийский пляж,

И над водою — гам.

Мой байронический апаш,

И ветерок, входящий в раж,

И лес, еще совсем не наш,

И вереск по ногам.

Да электрички дальний вой,

Да близкий блеск кольца...

И пальцев перламутр живой,

И плечи тронуты травой,

И у меня над головой

Свет твоего лица...

Однажды ведь было это:

Ступая по теплой хвое,

Ты медленно входишь в лето.

Еще видна за спиною

Весна...

Находим — теряя.

Прошлое вроде пляжа,

Где не пройти меж тенями, не задев ни одной, и даже...

Ступаем ведь не по тени:

Себя — которые завтра —

Только ценой потери

Находим.

Как в сене булавку

Среди трухи, среди тысяч травинок сухих прошлогодних

Друг друга по отблеску ищем,

Себя же теряя, находим —

Под гул аккомпанемента, шпицрутены взглядов —

сквозь строй

Болтающих вдохновенно только о нас с тобой!

Прибой заглушит их. А помнишь — фарой перст утыкая,

Носилась «скорая помощь», набитая языками?

Ни находки у них, ни потери, у тех, кто когда-то сами

Постояв у запретной двери, поныне локти кусают!

И еще — норовят изранить, пока идем мы с тобою

По самой зыбкой из граней — по грани песка и прибоя,

Наступаем на кружево белое...

Болтуны, что за приступ штиля?

Или просто им надоело? Просто — отговорили?

А нам еще целую вечность, утопая в песке, как в сплетнях,

Ступать, обжигая кожу,

По себе, по семнадцатилетним, и по тридцатилетним тоже,

По прошлому, через «больно», только в себя веря...

Себя теряем, но большее находим взамен потери!

Гул моря в ушах. Свободны! За горизонтом судно...

Плечи твои — солнцу, только солнцу подсудны!

Из снегов прибоя мгновенных три шага — и в самое лето!

Вскипает морская пена...

...Гомер, когда же всё это

было?..

Слово — искра в движении нашего

сердца. Когда она угаснет, тело

обратится в прах и дух рассеется,

как жидкий воздух!..

(«Премудрости Соломона» 11,2)

«Грааль скорбей несем по миру ми,

Изгнанники, скитальцы и поэты.»

(М. Волошин)

М. Юдкевичу

Живем! И — вопреки тому,

Что каждый хан плетьми нас бить велит,

Мы, скоморохи и мыслители —

По недосмотру? По чьему?

Живем, уже который раз

Ломая и храня традиции:

Вон в Роттердаме жив Эразм

По недосмотру инквизиции!

Во славу глупости живем?

Во славу шутки? Шутка злая...

И аккомпанементом лая

Нас провожает каждый дом.

А впрочем, как-то грянул гром

По недосмотру Николая:

Ведь он такого не хотел!

И все-таки всему есть мера,

И кто-то где-то уцелел

По недосмотру Робеспьера!

А те, со складочкой у рта,

Всевидящие и всеведущие,

Не могут сами ни черта

За миром уследить:

заведующие

Отделами у них ленивы.

И стукачи и палачи

Халтурят!

Потому и живы

Цветы и книги! Хоть кричи!

Костры? Но было их на свете

Не меньше, чем имеет ад —

А рукописи не горят,

Как Воланд некогда заметил.

.................................

Все движется? Ах, непорядок!

Как древле Иисус Навин,

Сказать бы солнцу: «Эй, застынь,

Замри!» (Игра, так, вроде пряток...)

Но нет!

И фараонов зля,

Наличьем думающих тварей,

По недосмотру канцелярий

В пространстве вертится Земля!

В. В. Вейдле

На планете поэзии между двух полюсов —

Два болота, два месива: для «детей», для «отцов»;

Белый полюс и черный, мраморный и конфетный,

Гениально-никчемный, и бездарно-газетный.

То сбиваю подошвы о булыжник бесплодный,

Об идеи опошленные и дежурные оды... То —

Как в трухлявой доске тесак, я торчу по колени

В море жидкого скепсиса голубых поколений!

Слева — пестрая пустошь, справа — розовый лак.

Слева — сноб от искусства, справа — просто дурак.

На планете поэзии не ходи к полюсам:

Полюса бесполезны, не расти там лесам.

Слева — моды подлатаные, справа — взвизги «уррра»...

Но идут по экватору мастера, мастера...

Г. Горбовскому

Слова скованы, но звуки еще свободны.

(Бетховен)

Бетховен в подвале

играет сегодня.

И свечи устали,

и пиво не подано;

и девки в передниках и алкаши

молчат,

обретая частицы души,

молчат, как столы,

как кирпичные своды,

как стены сырые,

как прошлые годы;

и трубки погасли,

как пыл драчунов,

как магия каст

или пыльных чинов.

Бетховен сегодня играет в подвале,

чтоб кружки на досках в ответ дребезжали!

Он молод.

И нет рокового вопроса,

ни гривы старинной,

ни длинного носа,

ни славы,

ни Эгмонта,

ни глухоты:

и он не с Историей — с жизнью на ты!

Салоны и залы,

Певцы и старухи,

Все, кроме подвала,

к нему еще глухи:

ни слов нет,

ни злобы,

ни нас —

ничего!

Оглохнет — тогда и услышат его.

Услышат и те,

кто вовек не бывали

в пивном и срамном и безвестном подвале,

где свечи оплыли, скамейки — вверх дном,

в подвале,

причастном тому,

что потом

колонный пролёт назовет гениальным,

тому,

что осталось, как было, подвальным,

подпольным, подспудным,

тому, что...

Лежи

в неясных глубинах, чуть ниже души,

пока не обвалится

свод преисподней...

Бетховен в подвале играет

сегодня.

А. А.Щ.

Киль раскололся. Теперь — пора...

А шкипер ворчит, как все шкипера.