Иван Барков - Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова

От влаги нежный цвет нередко увядает,
От влаги и шентя обыклу сласть теряет.
Цвет нежный с солнечным сиянием блистает,
От солнечных лучей красу всю занимает.

От собственных доброт краса ея и честь
Умножится и ввек в веселье будет цвесть,
Кого своими я великими дарами
Возвышу и сравню с пресветлыми лучами,
Лишь только бы судьба не делала препон.
Я щастью своему восставлю сей урон.

Сколь шастия в любви велик есть недостаток,
Столь будешь ты потом к ея отраде сладок,
Как склонность объявит тебе в том Долгомуд,
К чему издавна ты употребляешь труд.
Старайся, чтоб он был твоим усердным другом
И не был чтоб к тебе в намереньи упругом.

Я дружеский совет потщуся сохранить,
Чтоб Долгомудовым наперсником мне быть.
Он в старости своей почтёт меня за сына,
И милосердая ко мне любви богиня
Со временем его мне дочь препоручит,
Со временем любовь мою к ней совершит.
О! если б я его мог облегчити древность
Или прогнать печаль; а я есть перва ревность —
Довольно молено мне в нем милость преобресть,
По крайней мере б он скорее был мой тесть.
Чрез мой поступок бы и честность благонравну
Вперил бы о себе в него надежду явну.
Достойным бы себя я показал того,
Чтоб нонче чтил меня за зятя своего.
Но напротив того проклятого злодея,
Который, честности отнюдь не разумея,
Препятствовать моим желаниям дерзнул,
Хотя в красавицу ни разу не воткнул.
Пред всем бы обругал и обесславил светом
И сделал бы всех злых живым его портретом:
Пусть зависть бы тогда преподлая его
Старалась верх отнять блаженства моего,
Когда бы я его за тварь вменил негодну
И предпочел бы честь свою пред ним природну,
Своим бы счастием драгая веселясь,
В весельи бы тогда сказала мне тотчас:
О, сколь щастлива я супругом толь достойным,
При коем сладким сном и житием спокойным
Вовеки я себя увеселять должна.
На то одно она, на то и ролсдена,
Чтобы иметь таких супругов благородных,
А не таких, каков Дурносов есть подобных,
Которому всю честь любовный знак дает.
Пусть с толстым елдаком злодей сей пропадет!
Пока свет солнечный сиять на небе станет,
Пускай любви его толика знак истает.
Спешу исполнить то.

Веди к концу твой труд.
Удастся то тебе скорей, во что кладут.

Избранна голова, почтенна сединою
И изукрашена муд ветхих долготою,
Толкающий в штанах обширный блеклый гуж,
Начальник дряхлости, нежно-желанный муж,
Почтенный Долгомуд, твою я видя склонность,
И жалобы творю на мерзку вероломность
Той редкой красоты, которой ты отец:
Она, мне слово дав, солгала наконец.

Не странно ли сие необычайно дело,
Чтоб дочь моя на то отважилась так смело,
Забывши над собой родительскую власть,
Так смела ль бы она в такой проступок впасть,
Без воли отческой давать другому слово?

О, если б было в сем согласие отцово!

При важности хранит и строгий он устав;
Я вызнал в нем давно благочестивый нрав.

Родительская власть уставы превышает,
Когда законно кто детей своих рождает,
Обязан строгим их законом управлять —
Кто жизнь дал детям, тот их должен воспитать.

Я часто жизнь даю, но сам не воспитаю:
Два дела делать вдруг как льзя, не понимаю.
Один имею член, одни и руки я,
В одну сунь — у другой готова щель своя.

О, коль несчастлив я, что тем не награжден,
Чем можно дать живот, чтоб мог быть <���кто> рожден.

И дети иногда приносят нам печаль,
Мы сердцем чувствуем об них всегдашний жаль,
Различны к счастью их изыскиваем средства,
Мы должны отвращать от них жестоки бедства,
Их нравы исправлять, предписывать предел
Началу и концу с срединой всех их дел,
Которого б они отнюдь не преступали.
Дочь собственной моей примером есть печали,
Толь дерзновенно власть родительску презрев
И чаемый его в ничто поставив гнев.

Сколь много я ее люблю и почитаю,
Довольно из моих узнал ты слов, я чаю,
Которые тебе недавно говорил;
Когда за верность ты мою благодарил,
Тогда я мстить готов презлому супостату
За то, что причинил нам общей чести трату.
Не Секелия ли живот ее спасла,
Как дочь твоя к его любви склонна была,
Противна сделалась отцовскому тем праву
И своевольному тем следовала нраву?
Однако для твоей усердности ко мне
Прощаю в дерзостной я дочь твою вине.

Он ревностью давно пылает к ней безмерной.
Горячности его свидетель буду верной,
Я пред тобою быть стыжуся, лицемер!
Как явный видел ты и сам уже пример,
С каким стать подвигом желал врага противу,
Чтоб тем открыть любовь и страсть свою ревниву.

Мне справедливость в том повелевает так,
Когда пред всеми тот превозносился враг.

Величина красу не составляет в теле,
Искусством произвесть приятность можно в деле.
Я смолоду и сам бывал на всё ходок,
Хотя худой во мне под старость стал порок.
Как в юных летах цвет пред всеми стал быть славен,
Что не был мне никто в делах ебливых равен.
Я пальму изо всех один в том заслужил,
Что раз по тридцати за сутки плешь калил.
А ныне уж сего я дара не имею,
Не больше трех раз в ночь довольствуя, потею.

По немощи своей о прочих рассуждай.
Я смею ль дочери твоей промолвить: дай?

Она еще мала, узка ее и щелка.
Любиться в нежности — вить это не безделка;
Не возбранял бы я в любви ей пребывать,
Когда б опасности не должно было ждать:
Распорется ее щель бедная до пупа
И будет широтой не уже, как и ступа,
Тогда в нее ломи не только елдаком,
Но можно без труда толкать большим пестом.

Чтоб сладость снизу влить до сердца, сам постражду
И произвесть потщусь в ее махоне жажду.
Без пользы проводя цветущие лета,
Девица весь свой век пребудет сирота;
Лишившись всех другов, не будет знать отрады,
Пристойной в младости любовныя надсады,
Которых в старости не чувствует никто,
Хотя бы елдаков в шентю ввалилось сто.
Пусть, впрочем, говорят, кто молодым жил в горе,
Да в старость сладку жизнь он преобрящет вскоре,—
Противна правилу сему одна любовь,
В которой сладкая пока играет кровь,
При старости ж всегда бывает неприятна.