Борис Божнев - Элегия эллическая. Избранные стихотворения

Между строками звездный свод отверст,
И неподвижно белизна витает,
И гения тень головы читает
То, что предуказует Божий перст…

И ясно видно лишь средину строк,
Концы во мрак уходят, в бесконечность,
И Времени замерзла быстротечность,
Но гений пуще Времени продрог.

Промерз средь свиста низкой темноты.
Но, напрягая всю тоску, всю волю,
Гармонии он постигает полюс,
Выдерживает полюс немоты…

И смотрит на витанье белизны,
И слышит строк беззвучные аккорды,
С такою грустью гордой, негой твердой
Берущие величье тишины…

Берущие величье тишины
Беззвучных строк тишайшие аккорды –
За хордами торжественные хорды
В даль удаляющейся белизны…

С витанием сливаясь белизны,
Беззвучных строк все дальше шли аккорды
С такою негой твердой, грустью гордой
Вдоль большей и вдоль дольшей тишины…

Вдоль большей и вдоль дольшей тишины
За хордами торжественные хорды
Сквозь свиста нарастающие орды
В даль удаляющейся белизны…

А площадь свищет… и луна видна
В затмении морозном и нечистом,
И в ореоле сумрачно-лучистом
Обледенело ворожит она.

Во тьме мерцают снега синяки,
Под санной ссадиной снегоподтеки,
И свист защипливает прежестоко,
И смерть пронзает до ее тоски.

И синяками снежными луна
До полумертвенности вся избита,
И мертвенно синеющим в орбитах
Сиянием безжизненна она.

Свет темноте и свету темнота
Ни в чем не уступают… Площадь эта
Могла б служить Гармонии ответом,
А в ней молчат из Оперы места…

Раскатанные росчерки саней
Уже умолкли, больше не скрипели
Перед театром, где среди ущелий
Пел грустный Демон, бледности синей.

И тень идет вдали от фонарей
Вкруг фонарей, как некий круг порочный,
В мотором в час морозный, в час полночный
Нет никого… И тень идет скорей.

И в темноту торопится уйти
От светом ей начерченного круга.
И тени кажется, что в свете вьюга –
Что искрами собьет ее в пути…

И свист ее пронзительно зовет,
Чтоб испытать, насколько одиноко,
Докуда только достигает око,
Она в недостижимое идет…

И тень идет вдали от фонарей,
И ей все кажется — в их свете вьюга, –
В которой искры борются друг с другом
Чтобы угаснуть ярче и скорей.

И искры борются между собой,
Передавая смерть свою друг другу,
И в каждой смерти радужные дуги
Сверкают смерти искрою живой.

И яростней меж искрами свистит
Пронзительная ледяная шелка.
Мороз не страшен, что трещит без толка,
Куда страшней, когда он шелестит.

У ног почти у самых шелестит…
Закручивается… и далью вьется…
Выкручивается… и не дается…
И месть метет… но не взметая — мстит…

И на мгновение теряет площадь,
И где-то в тьме потерянно скулит,
И вдруг, как щель свистящая, из плит
Прорвался снова яростней и площе.

Свивается в свистящее кольцо
И в пальцы леденящие занозы
Вонзает… и в глаза вонзает слезы
Крупней, чем соль, крутые, как яйцо.

Глаза в занозах резкомерзлых слез
Свои ресницы в света круг вставляют,
И свет обратный кругу отдаляет
Видения сверкающие грез.

И грезы через мерзлость слез растут,
Затмивши ледяные эмпиреи,
И делаются жестче и грубее,
Но все, что было нежного, — спасут…

И свет, обратный кругу колеса
Раздваивает невозвратность грезы,
Крошит, дробит и вновь сливает в слезы,
И свист их снова режет, как коса…

И тоненько-претоненько свистит –
Чем тоньше свист, тем он труднее рвется.
Замерзло эхо… И не отзовется
И отзываться сердцу не велит.

И слышится то низость высоты,
То пьедесталом стелется под низким…
И видит гений все свои описки
Средь ледяного свиста темноты.

И тень идет, и эхо чуть хрустит,
И слышен только отголосок эха
Под свиста взвизгивания от смеха —
И тень лицом вдруг к Нелицу стоит.

С наставшею внезапно тишиной
И видит: строки в мраке настигают
Ее своей высокой белизной,
И снова их аккорды постигает.

И видит гений, голову подъяв, —
И взором одновременно и слухом —
Все то, все то, что охватил он духом,
Дыханьем перехваченным объяв…

Среди витийственные белизны
За хордами торжественные хорды
Сквозь свиста нарастающие орды,
Берущие величье тишины…

Берущие величье тишины
С такою грустью гордой, негой твердой,
Все удаляющиеся аккорды
Вдоль большей и вдоль дольшей белизны.

И снова площадь свистом шелестя,
Трет, как кремень, и вспыхивают искры,
И свист опережает их, и быстро
Летит, и, перед искрами летя,

Не престает на пепелище дуть,
И холод пепелищем раздувает…
И вдруг куда-то сам себя девает,
Чтоб Самым Низким Образом надуть.

Или, видениям душевным льстя, –
Переводную страшную картинку –
За льдинкою прельстительную льдинку
Пребыстро трет, еще быстрей сметя.

Безобразная безобразно рябь
Бежит, струится, навевает, веет,
И твердь замерзшая полуживее,
Чем неподвижно-ледяная хлябь.

И тоненько-претоненько свистит —
Чем тоньше свист, тем он труднее рвется.
Замерзло эхо… и не отзовется.
И отзываться сердцу не велит…

Отъявнейший то сверху книзу свист,
То снизу вверх — но ниже человека –
Особенно, как видит, — не от века,
Особенно, как чует, что — артист.

Поешь в театре — руку подаешь
Кому-то в высь, исполненную пенья…
К столу ты припадаешь, как к ступени
Гармонии — ну, значит, пропадешь…

С издевкою потайною свистит…
Закручивается… холуйски вьется…
Выкручивается… и не дается…
И месть метет… но не взметая — мстит…

И горе бесконечное тому,
Кто пальцы в свист пронзающий положит
И чувствует, как холод страшно гложет,
И смотрит в тьму, и смотрит, смотрит в тьму.

Или к живописанью припадешь —
Плоть полотна своей душой насытишь —
Уж голода в ушах звенящий Китеж…
Ну, значит, пропадешь ты, пропадешь…

А площадь свищет, словно бы насквозь,
Стрелу насквозь пронзает тетивою.
А ты — твоей мансардой ледяною
Огнь алтаря согреется авось…

По комнате ты ходишь… пропадет…
Как маятник, как маятник бессмертья…
Свои мечты с его мечтами сверьте —
Он от бессмертия не отстает…