Виктор Боков - Собрание сочинений. Том 2. Стихотворения

Я трогал снег Эльбруса,
Я пил нарзан Чегета,
Я целовал чинару,
А разве мало это?

Чиста вода в Терсколе,
Нежны снега в Чегете.
А сколько лет Эльбрусу?
Неважно! Все мы дети!

Откуда взялись горы?
И кто тому свидетель?
Ответ придет не скоро.
Мы подождем! Мы дети!

Что наша жизнь? Мгновенье
Пред этой цепью горной.
Да будет вдохновенье
Венчать наш труд упорный!

Плывет ледник наплывом,
Синеет снег в Чегете.
Считай себя счастливым,
Что ты живешь на свете!

Снегири мои красногрудые,
Хорошо ли вам на снегу?
Если холодно, если голодно,
Вы не бойтесь, я вам помогу.

Клен, снегами засыпанный наглухо,
Хорошо ль на ветру-то стоять?
Ты моя незабвенная азбука,
По которой учился читать.

Говорливая, быстрая реченька,
Хорошо ли тебе подо льдом?
Потерпи, это дело не вечное,
Разберут скоро зимний твой дом.

Муравейник, веселое зрелище,
Где вы спрятались, муравьи?
Было время, на солнце вы грелися,
Как теперь-то вам, други мои?

Здравствуй, зимушка, вдовушка снежная,
Овдовила ты лодку мою,
Обезлюдила пристань прибрежную,
Все равно о тебе я пою!

Не стояла она раздетой,
Снег окутывал зябнущий куст,
У синички от радости этой
Тихо падала песня из уст.

На морозе алела, пылала,
Жгла гранатовым чудо-огнем,
Приглашение мне присылала,
Подошел я, сказал ей: — Нагнем!

Снегири затревожились тут же:
— Что ты делаешь, варвар и вор?
Ты в тепле, мы всю зиму на стуже,
Нам оставь, вот какой уговор!

Ах, как ягода таяла, млела,
Откровенно горчила во рту.
Сердце вдруг над снегами запело,
Словно иволга на лету.

Как горячие уголья, грозди
Ветерок на ветвях раздувал.
Снег в январские, рыхлые ноздри
Горечь втягивал и смаковал.

Долго длилось лесное свиданье.
Был свидетелем этому лес.
Я калине сказал: — До свиданья! —
И в деревню по снегу полез.

Зазывает жизнь меня
То на рынок, где капуста,
То на вишню у плетня,
То на сцену, где искусство.

Удивляет жизнь меня
То походкой стройной девы,
То игривостью коня,
То пленительным напевом.

Обновляет жизнь меня
Травостоем и покосом,
Чистым пламенем огня,
Неожиданным знакомством.

Вдохновляет жизнь меня,
Я ей очень благодарен
За большие крылья дня
И за то, что день подарен.

Мне молодость твоя свежей озона,
Мудрей Гомера и седых веков.
Трава некем не мятого газона,
Глоток воды с эльбрусских ледников.

Мне молодость твоя — миндаль цветущий,
Далекий белый домик на горе,
Дождь, по заявкам с вечера идущий,
И снег, что выпал только в январе.

Мне молодость твоя как брызги моря,
Как царственные линии линя,
Как тот ковчег под управленьем Ноя,
Который многих спас и тем сберег меня!

Благодарю тебя за эту малость —
Ходить со мной, не думать ни о ком,
За то, что ты шутила и смеялась
И снег, как божий дар, ловила ртом.

Каменотес! Податлив ли твой камень?
Поклон мой низкий твоему труду.
Я тоже, как и ты, держу руками
Кирку, что бьет в словесную руду!

Каменотес! Из мертвого гранита
Усилием таланта, волей рук
Вдруг возникает грудь, лицо, ланиты
И губы излучают теплый звук.

Каменотес! И из моих словечек,
Слетевшихся на мой словесный пир,
Растет разнообразие крылечек,
Улыбки женщин, грустный, добрый мир.

Каменотес! Ты бог, творящий диво.
Посмотрим, а каков твой результат.
Вот линия бедра — она правдива,
Вот руки — это лебеди летят!

Художник ты! Чего еще добавить?
И так уж мир устал от лишних фраз.
От бога мы, и нам не подобает
Ни в камне, ни в строке солгать хоть раз!

И зрячие бывают слепы,
Хотя глядят из-под ресниц.
И глухо запирают в склепы
Живую жизнь и пенье птиц.

И зрячие порой не видят
На расстоянье трех шагов
И лютой злобой ненавидят
Воображаемых врагов!

Жалка такая близорукость,
Жалка такая слепота.
Она трагична, как безрукость,
В ней гнезда вьет недоброта.

Ветер выпал из гнезда —
Не разбился.
Он летать, как птенец,
Научился.

Глянь, у ветра крыло
За спиною,
Полетел, полетел
Над страною.

Стукнул ветер в окно
Под Тамбовом,
Стал тотчас пареньком
Чернобровым.

Вышла девушка-свет
На крылечко,
Застучало у ветра
Сердечко.

Целовал тамбовчанку
Он крепко.
Так увлекся,
Что съехала кепка.

Тут девчонка его
Устыдила:
— Ветром, что ли, б тебя
Остудило!

Ветер скромно теперь
Целовался.
Что он ветер —
Никак не признался.

Со свиданья вернулся
Довольный,
Гулеван, атаман,
Ветер вольный.

В камышах
На кулиге озерной
Задремал озорник
Беспризорный.

Это было, было в Беловеже,
По кустам уже стелилась темь.
Спросите меня: «Точнее, где же?»
А точней — в квадрате «27».

В сумерках лесных он показался,
Привиденьем древности возник.
Посмотреть — ни силы, ни азарта,
Нем и неподвижен, как ледник.

На губе зеленая травинка
Шевелилась — зубр стоял и ел.
Глухомань, таежная тайнинка
Стерегла его лесной удел.

Призраком неслышным пробирался
Зубр среди кустов, травы и звезд.
Зверобой-травою пробавлялся,
Как аскет, блюдя монаший пост.

Лось лесину где-то громко выгнул,
С треском, с шумом поднял на рога.
Зубр мгновенно в чащу леса прыгнул
И пошел в атаку на врага.

Двигался быстрее самолета,
Обгоняя лис и легких птиц,
Расступалось в панике болото,
Молодой березник падал ниц.

В крошку превращался хрупкий хворост,
А зверье шарахалось кругом.
Кто бы предсказал такую скорость
В существе уже немолодом.

Зубр потом лежал три дня, три ночи
Неподвижней камня валуна.
И в его слезящиеся очи
То глядело солнце, то луна.

Силы набирался меланхолик,
Спрятавшись в завалах за стожком…
На меня такое же находит,
Если я сто верст пройду пешком!