Давид Самойлов - Стихи

Нет, ещё не прорвались плотины,
Нет, ещё не запели ручьи,
Нет, ещё через все карантины
Не проникли напевы мои!

Но всё чаще победно и сильно
Подо льдом закипают ручьи.
И почти ощутимые крылья
Начинают шуметь у ключиц.

Пусть шумят они, крылья Икара,
Голубая непрочная снасть!
Что ж, с обдуманным шаром Пикара
Не дано мне на землю упасть!

Из-за поворота
лоснящимся ящером,
Ртутные блики по рельсам гоня,
Глазом помаргивая растащенным,
Вагон
накатывается
на меня.

Он гонит прохладу,
притёртый, как поршень,
И тормоз визжит,
как ладонь по стеклу.
Раздвинуты двери.
Минута — не больше —
И вновь улетает в тоннельную мглу.

А мне выходить.
Остановка “Динамо”.

Как пара гармоник гудит эскалатор.
И я выхожу.
За деревьями прямо
Заря доцветает бухарским халатом.

А глянешь направо —
весомо и зримо,
Почти неподвижно издалека,
На сизых столбах фабричного дыма
Античным фронтоном лежат облака.

За годом год — и выстроено зданье
Неброской и неяркой красоты
Из кирпичей рассудка и страданья,
Из кирпичей сомненья и мечты.

Там, где рабы воздвигли пирамиды,
Мы выстроили скромные дома
Из кирпичей презренья и обиды,
Из кирпичей смятенья и ума.

Я друзей не виню, потакавших порокам,
О которых потом помянём.
Но пришли времена. За каким-то порогом
Я остался при вас и при нём.

В Буде пела луна над булыжною рябью,
Жёлтым венчиком газ прогорал.
И квадратный собор с исступлённостью рабьей
Выводил свой кирпичный хорал…

Всё равно мы бродили, вкусившие соли,
Мимо дымных руин мятежа,
Где пронзала луна потолки, антресоли
Острием голубого ножа.

Мы — мятежные, мы — усмирённые люди,
Нам не страшны уже палачи…
И как жёлтые бабочки в каменной Буде,
Фонари трепетали в ночи.

Из самой из Германии,
С оторванной рукой
Идёт солдат израненный
Тихонечко домой.

Идёт он из неметчины,
Душа его болит,
Немного недолеченный
Военный инвалид.

Не ждёт родная матушка
Солдатика с войны.
Она и родный батюшка
Давно в сырой земли.

Не ждёт жена-красавица
Солдата-муженька.
Недаром похоронную
Прислали из полка.

Идёт, а дело к вечеру,
Деревня уж видна.
Идет, а прямо встреч ему
Красавица жена.

К плечу его потёртому
Припала головой.
“Вы плачете по мёртвому,
А я ещё живой.

Видать, не ожидали вы
Такого злого дня.
Скажите, с кем гуляли вы
В отсутствие меня?”

Идёт солдат тропиночкой
По рощам, по лугам.
Ласкаются былиночки
К солдатским сапогам.

Привели в отделенье милиции,
Где портрет и засохший букет,
Девчоночку в платьице ситцевом
Восемнадцати с чем-нибудь лет.

Девчонка, ты, девчонка,
До чего ж ты себя довела?
Ведь папаша твой был домуправом,
А мамаша кассиршей была.

Но явился подлец-соблазнитель,
Фраер видом, легавый душой.
Угощал он тебя лимонадом,
Говорил, что он техник зубной.

Меня выгнали мама и папа.
Как случилась такая беда?
Соблюсти я себя не сумела
И гулящею стала тогда.

Я в притоне спозналась с ворами,
Полюбил меня Федька-цыган.
Только ночки осенние знают,
Как умеет любить хулиган.

В ресторане второго разряда
Мы сидели с Цыганом вдвоём.
Вдруг я вижу, подлец-соблазнитель
Угощает девчонку вином.

Я Цыгану его показала,
Он решил отомстить за обман.
“Попрошу вас по личному делу”, —
Говорит ему Федька-цыган.

Испугался подлец-соблазнитель,
Но взметнулось “перо” на лету,
И горячая кровь покатилась
По его дорогому пальту.

Мусора засвистели мгновенно,
Окружили кругом ресторан,
И упал на буфетную стойку
Окровавленный Федька-цыган.

Я прошу вас, товарищи судьи,
Вы судите меня заодно,
Потому что без Федьки-цыгана
Не желаю я жить всё равно.

Старушка ты, старушка,
Что ты всё живёшь?
Что же ты, родная,
Старушка, не помрёшь?

Старушка отвечает:
“Я жить ещё хочу,
Ведь, может быть, письмишко
От сына получу”.

А сын ееё разбойник
Томится в лагерях,
И землю он копает
С лопатою в руках.

Несчастная старушка
Сидела в темноте,
А сын её явился
В разорванном пальте.

“Сыночек, мой сыночек,
Одуматься пора.
Пошёл бы ты, родимый,
Хотя б в редактора”".

А сын ей отвечает:
“Работать не хочу,
Уж лучше в трибунале
Я вышку получу”. [8] Вступление и публикация Александра Давыдова