Автор неизвестен - Песни былого. Из еврейской народной поэзии

Ой, что вам сказать и словами какими,
Когда и детей зарывали живыми!
Стреляли в людей на площадке седьмой,
Всех в яму бросали — живой, неживой.

Мучителям нашим, наверно, казалось:
Евреев в живых никого не осталось.
Но крик из могил доносился подчас:
«Живые, врагам отомстите за нас!»

Того, кто свершает деяние злое,
Возмездье найдет не сейчас, так потом,
И пусть мы до этого не доживем,
Нам силу дает утешенье такое.

Уже за полночь, первый час,
Утихли крики, свет погас,
Сливненский лагерь на запоре,
Там до зари уснуло горе.
Там люди снят тяжелым сном.
Намаявшись сегодня днем.

Они в холодных волнах Буга
Шли, наползая друг на дуга,
И груз тащили непосильный,
И пот стекал, их пот обильный,
И кнут взлетал над головой,
И «Шевелись!» — кричал конвой.

Порт Николаев вдалеке
Стоит на этой же реке.
Там грузят корабли большие,
Им плыть наперекор стихии.
И плещется на мачте флаг,
И как паук — проклятый знак.

Чуть только поредеет мрак.
Опять поднимут наш барак,
В ряды построят всех по пять.
Чтоб корабли грузить опять.
Опять погонят всех туда,
Где берег, стража и вода.

Так будет утром, а покуда
Здесь тьма, и тишина, как чудо,
И плеск волны, и свет луны,
Как будто в мире нет войны.
И лагерь наш в пустынном поле —
Заброшенный погост, не боле.

Но, автоматами бряцая,
Повсюду ходят полицаи.
Им смертью не грозит война,
Что им беда, беда чужая,
И кормят сладко полицая,
И даже поят допьяна.

Что со всеми и со мной случилось,
Выслушайте, окажите милость.
Окажите мне такую милость.

Только можно ль внятными словами
Рассказать, что приключилось с нами.
Что в Печерске приключилось с нами.

Из родных домов нас всех, невинных,
Выгоняли, гнали, как скотину.
Нас, невинных, гнала, как скотину.

К площади, где старый санаторий,
Всех согнали нас на наше горе,
Всех как есть согнали нас на горе.

И погнали дальше нас куда-то,
К нам Степанский вышел с автоматом.
Главный наш мучитель с автоматом.

Пули он пустил в толпу, не глядя,
Семерых убил забавы ради.
Семерых людей забавы ради.

Всех как есть в барак потом загнали.
Там ни пить, ни есть нам не давали,
Ничего совсем нам не давали.

Сторожили стражники ворота,
Что ни час, из нас кончался кто-то,
Каждый час из нас кончался кто-то.

Приказали бить нас без пощады,
Вот и били всех, приказу рады.
Убивали нас, приказу рады!

Фронт тем часом подходил все ближе.
Как его мы ждали, те, кто выжил.
Ждали те немногие, кто выжил.

И красноармейцы к нам прорвались,
И спасли немногих, что остались.
Нас, совсем немногих, что остались.

Если едешь в Беланивку,
Не объедешь Авадивку,
Лагерь здесь и есть,
Лагерь здесь и есть.

Горе правит этим краем.
Здесь живем мы, пропадаем,
Не дают нам есть,
Нечего нам есть.

Старому Авраму-Ице
Приказали быть возницей,
И без лишних слов,
И без лишних слов.

Он и грузчик, он и кучер,
На своем возу скрипучем
Возит мертвецов,
Возит мертвецов.

Не легка его работа,
Минул час, и умер кто-то.
Края не видать,
Края не видать.

Он на кладбище в Бершади
Избавляется от клади,
А потом опять
Набирает кладь.

Бедному Авраму-Ице
Спать бы ночью, да не спится.
Мнится: он идет,
Мнится: он идет

Рядом со своею клячей,
Плачет он, да не оплачет
Тех, кого везет.
Всех, кого везет.

Сейчас, мой дом, тебе я знаю цену.
Там боль и радость — было все подчас.
Твои деревья, окна, двери, стены
Мне не увидеть вновь хотя бы раз.

Чем в отчем доме, где бывает лучше?
А здесь нам всем погибнуть предстоит,
Здесь жестки нары, проволока колюча,
И «Шнеллер, юде!» [4] Быстрее, еврей ( нем. ). — конвоир кричит.

Вода течет со стен и камень точит
В подвале, где набилось нас битком,
Где плачем мы или со сна бормочем
В последнем обиталище своем.

Я помню: в четверг наша свадьба была,
А в пятницу утром беда к нам пришла.
И в речке несчастной у нас в воскресенье
Красным от крови стало теченье.

Ни старых, ни малых враги не щадили,
Кого застрелили, кого потопили,
Душили отца моего и смеялись,
Убили свекровь, над сестрой надругались.

А мужу на вид добродушный капрал
Дал скрипку и песни играть приказал.
В кого-то стреляли, где-то стонали,
Людей убивали, а песни звучали.

Одна лишь спаслась я и здесь очутилась,
Я мертвой среди мертвецов притворилась.
И вот я теперь — сирота и вдова —
Пою эту песню, живая едва.

Ты не плачь, сыночек милый.
В этот час ночной,
Множатся, растут могилы
На земле родной.

Всех в Понар ведет дорога,
Там пути конец.
Наших там осталось много,
Там и твой отец.

Тише, сын мой, тише, тише,
Плач нас не спасет,
Если часовой услышит,
Разве он поймет?

Что бессильны мы, едва ли
Наша в том вина.
Для людей теперь настали
Злые времена.

Черные плывут куда-то
Тучи на восток,
Даже фараон когда-то
Не был так жесток.

В нашем гетто полицаи
Не щадят людей.
Здесь мы гибнем, опадая,
Как листва с ветвей.

Сколько нас ни гибнет, все же
Не всесильно зло.
И для нас еще, быть может,
Может быть светло.

Рук не опускайте, братья,
Мы сильны и здесь:
В нашем гневе и проклятье
Тоже сила есть.

Взамен всего, чем обладали,
Чего теперь уж не вернуть,
Листы рабочие нам дали
И звезды желтые на грудь.

Еврейские бригады,
Не просим мы пощады,
Чтоб ни было нам суждено,
Мы будет тверды все равно.