Автор неизвестен - Песни былого. Из еврейской народной поэзии

И пусть вы нас загнали в гетто
И мы для вас бездушный скот,
Пусть в жизни нашей нет просвета,
И льется пот, и кровь течет,

Еврейские бригады.
Не просим мы пощады,
Что б ни было нам суждено,
Мы будем тверды все равно.

Не всем дожить до дня расплаты,
А может быть, и никому,
И пусть пред нами форт девятый [6] Девятый форт — место уничтожения обитателей Вильнюсского гетто. Там было расстреляно 70000 человек. ,
Где всем конец, конец всему,

Еврейские бригады,
Не просим мы пощады,
Что б ни было нам суждено,
Мы будем тверды все равно.

Под вечер бригада вернется с работ,
Обыщут рабочих у главных ворот,
Обыщут рабочих у главных ворот,
К врачу или фельдшеру Янкель пойдет.
Попросит он: «Справочку дать не могли б —
Лопатой ефрейтор мне ногу зашиб!»

Посмотрят на него с участьем
И скажут: «Надо потерпеть,
Освобождать не в нашей власти,
И разрешать себе болеть —
Не ваше счастье, не ваше счастье!»

Под вечер бригада вернется с работ,
Обыщут рабочих у главных ворот,
Обыщут рабочих у главных ворот,
К врачу или фельдшеру Идель пойдет.
Он скажет, что с крыши сегодня упал,
Чтоб справочку дали — он ребра сломал.

Посмотрят на него с участьем
И скажут: «Надо потерпеть,
Освобождать не в нашей власти,
И разрешать себе болеть —
Не ваше счастье, по ваше счастье!»

Мой сыночек, ты и мал, и тих,
Ты настолько глуп, что сам едва ли
Можешь знать о всех грехах своих,
Их тебе с рожденья приписали.
Лю-лю-лю.

Что с тобою ставят нам в вину —
Этого и сами мы не знаем.
Иль фашистов ввергли мы в воину,
А теперь им победить мешаем?
Лю-лю-лю.

Мой сыночек милый, может быть,
Мы с тобой и правда виноваты,
Что не могут всех людей убить
Добрые фашистские солдаты,
Лю-лю лю.

Нет, сынок, твоим грехам конца,
Потому тебя и ждет расплата.
Потому и нашего отца
Нынче ночыо увели куда-то.
Лю-лю-лю.

Спи, мой маленький, пройдут года,
Может, выживешь и станешь старше,
Может статься, отомстишь тогда
Ты за ложь, за кровь, за слезы наши.
Лю-лю-лю.

Спи, сыночек, ветер воет,
Нет ему конца.
Мы теперь одни с тобою —
Увели отца.

Нас беда осиротила,
А была семья,
Семеро вчера нас было,
Нынче — ты да я.

Мой сынок, твою одежку
Я еще в пути
Выменяла на картошку,
Ты меня прости!

Здесь живем мы голодая,
Но, поверь, нужда —
В наше время не такая
Страшная беда.

Спи, не плачь, уже не рано,
Полицай не спит.
Он всегда стреляет спьяну,
Если кто кричит.

Мамочка милая, ради бога,
Ты не сердись и мне объясни:
Почему нас было так много,
А теперь мы с тобою одни?

Почему под этою крышей
Тесные нары — наша кровать?
Доброго слова мы здесь не слышим,
Здесь умеют только кричать.

Мама, что значит слово «облава»?
Почему, как только солнце взойдет,
Кого налево, кого направо —
Всех у ворот разделяют, как скот.

Мама, когда мы уйдем отсюда?
Но почему же ты плачешь опять?
Хочешь, спрашивать я не буду,
И не надо мне отвечать!

Плачут люди, вещи собирают.
Нас, евреев, в гетто всех сгоняют.

И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.

Для работ бригады формируют,
Кто идти не хочет — тех мордуют.

И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.

Мы назад приходим, бьют нас снова.
Если что-нибудь несем съестного.

И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется,
Хоть отмечен желтою заплатой.

Полицаю попадешься сдуру,
Тащит он тебя в комендатуру.

И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется.
Хоть отмечен желтою заплатой.

Есть базар большой и в нашем гетто,
Там что хочешь, только денег нету.

И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется
Хоть отмечен желтою заплатой.

Правда ли, что есть на свете где-то
Край, где нет ни стражников, ни гетто?

И гадаем мы, что с нами станется
Здесь, за этой проволокой проклятой.
Может, кто-нибудь в живых останется
Хоть отмечен желтою заплатой.

Кто отравится или удавится,
От неволи, может быть, избавится.

А пока за проволокой проклятой
Мы гадаем, что же с нами станется.
Ох, навряд ли тот живым останется,
Кто отмечен желтою заплатой.

Как синее небо прекрасно весною,
Так что ж твои очи подернуты тьмою?
Весеннее солнце нам светит из дали,
Так что же в глазах твоих столько печали?

Что делать нам? Быть и не может иначе,
Па синее небо мы смотрим и плачем.
Что нам, обреченным, до ясного света,
Хоть он и доходит до нашего гетто?

Наш свет, что ни день, все чернее, чернее,
Чем небо светлее, тем сердцу больнее,
Весна проникает и в нашу темницу,
И чуда мы ждем, но оно не вершится.

Весна пронесется, и лето настанет,
И дождик прольется, а легче не станет,
И осень, что сменит недолгое лето,
Осыплет деревья на улицах гетто.

Ни летнее солнце, ни ветер осенний
Из нас никому не сулят избавленья,
И хоть нам известно, что будет потом,
Во что-то мы верим, чего-то мы ждем.

И если свобода спасти нас не может,
Пусть смерть от страданий спастись нам поможет.
Лишь смерть нам желанна, хотя и страшна,
Гонимым дает избавленье она.

При казармах черные рабочие,
Мы в порядке — люди говорят.
Всё они увидели б воочию,
С нами поменялись бы навряд.

Наши, моя, дела не плохи —
Так судачат, гоп-гоп-гоп,
На соломе нашей блохи
Скачут, скачут, гоп-гоп-гоп!