Автор неизвестен - Песни былого. Из еврейской народной поэзии

Стоит она, глядит на нас, ой, дунай, дунай!
Вот приналяжем мы сейчас, ой, дунай, дунай!

Попробуй угоди-ка ей, ой, дунай, дунай,
Крои живей, проворней шей, ой, дунай, дунай!

Стоит хозяйка у двери, ой, дунай, дунай,
И желчь кипит у ней внутри, ой, дунай, дунай!

Глядит она, склонились мы, ой, дунай, дунай,
Жаль — нету на нее чумы, ой, дунай, дунай!

Глядит хозяйка на шитье, ой, дунай, дунай,
Все десять казней на нее, ой, дунай, дунай!

Глядит, ворчит, обходит зал, ой, дунай, дунай,
Хозяйка, черт ее бы драл, ой, дунай, дунай!

Уходит наш проклятый страж, ой, дунай, дунай!
Теперь вздохнем, теперь шабаш, ой, дунай, дунай!

Есть пролетка у меня,
Есть пролетка у меня,
Есть хомут и вожжи.
На колесах обода,
Кованые обода,
Верх из черной кожи.

Есть пролетка у меня,
Есть пролетка у меня,
Обода и спицы,
С места сдвинуть бы коня,
Как бы изловчиться!

Нет ни сена, ни овса,
Нет ни сена, ни овса
Для несчастной клячи.
Ей не хочется идти,
Седоков моих везти,
Я стою и плачу.

Я к себе домой в обед,
Я к себе домой в обед
Возвращаюсь грустно,
Дети плачут, хлеба нет,
И в кармане пусто.

Думал я возницей стать
И деньжонок подсобрать.
Да выпали вожжи.
Денег нет и негде взять,
Господи мой боже!

Стежок, стежок и два стежка,
Как сахар, жизнь моя сладка.

Ой, игла моя, игла,
Спросят люди: «Как дела?»
Я скажу: «Держу иголку,
Шью и шью, да все без толку!»

На дыры латки я кладу,
А можно ль залатать беду?

Ой, игла моя, игла,
Спросят люди: «Как дела?»
Я скажу: «Держу иголку.
Шью да шью, а все без толку!»

Наметку вытащу совсем,
Воды попью, селедки съем.

Ой, игла моя, игла,
Спросят люди: «Как дела?»
Я скажу: «Держу иголку,
Шью да шью, а все без толку!»

И свой субботний лапсердак
Латаю этак я и так.

Ой, игла моя, игла,
Спросят люди: «Как дела?»
Я скажу: «Держу иголку,
Шью да шью, а все без толку!»

Ой, снежно, мама, ой, снова, снова
Идет на улице снег с дождем,
Ужель росла я, чтоб у портного
Сидеть с иголкою день за днем?

Меня ругают, а я — ни слова,
Я, белошвейка, должна молчать.
Ужель росла я, чтоб у портного
Сидеть с иголкою, пропадать.

Ой, снежно, мама, мне зябко снова,
Ой, дождь со снегом идет опять.
Беру иголку я в полшестого,
Ни на минуту не опоздать.

Кричит хозяин, хозяин злится,
Весь день браниться ему не лень,
Мне ни одеться, ни нарядиться,
Ни выйти с сумкой в базарный день.

— Куда ты едешь, Эликел,
Любезный муженек?
— В Америку, в Америку
Летит твой голубок!
В Америку, голубушка,
Моя хозяйка, любушка,
Любезная жена,
Пока живи одна!

— Что есть я буду, Эликел,
И что я буду пить,
Покуда по Америке
Ты будешь колесить?
— Ешь хлебушек, голубушка,
Моя хозяйка, любушка,
Хлебай чаек одна,
Любезная жена!

— Где хлеб возьму я, Эликел,
Как вскипячу чаек,
Покуда ты в Америке,
Мой милый муженек?
— А ты работай, любушка,
Трудись, моя голубушка,
Пока ты здесь одна,
Любезная жена!

Как говорится, Эликел
Уехал в Новый Свет.
А счастья там, в Америке
Нашел он или нет?
Жена одна осталася.
Что с Эликелом сталося —
О том гадать должна
Любезная жена.

Уехал, сгинул Эликел
На много зим и лет.
И вести из Америки
Чего-то нет и нет.
Есть нечего голубушке,
Его хозяйке, любушке,
Она совсем одна,
Больна и голодна.

Давно бы нам с тобою попрощаться,
А мы все ходим, все сидим с тобой,
Часы на башне бьют уже двенадцать.
Я говорю: «Веди меня домой!»

Мне вечером домой вернуться б рано,
Ведь запирает на ночь дом родня,
А ты привел меня к себе обманно,
Чтоб сделать несчастливою меня.

Позналась я с тобой себе на горе,
Я плакала, а ты мне о своем:
«Поедем, дорогая, в Бейнозойрес
И там вдвоем на славу заживем!»

И вот мы здесь, и вот прошли недели,
Меня ты бросил и не кажешь глаз.
И в этом Бейнозойресе панели
И кабаки не лучше, чем у нас.

Я и молюсь, и плачу — все напрасно,
Не будет перемен в моей судьбе.
Зачем же сделал ты меня несчастной,
Зачем же я поверила тебе?

Ох, проклятый город Бейнозойрес,
Ой, не верит в бога здешний люд.
Девушек красивых в Бейнозойрес
Продают и тысячи гребут!

«Будет все в порядке, — мне сказали, —
Белый свет посмотришь — и домой!»
Мне билет купили на вокзале,
И прощай, Одесса — город мой.

Прибыли мы в город Бейнозойрес.
На вокзале толчея и крик.
Люди здесь такие мне на горе,
Что не понимают наш язык.

Выгрузили скарб мой нетяжелый
И сказали: «Здесь твой дом теперь».
Мне сказали: «Этот дом веселый
Сторожат, и здесь закрыта дверь!»

Если кто в Одессу возвратится,
Так скажите матери о том,
Что родная дочь ее томится
В нехорошем доме под замком.

Здесь и в праздник слова молвить не с кем,
Из дому не выйдешь никуда,
Будь навек он проклят, тот одесский
Жулик, что привез меня сюда!

Жила я у мамы, ела я всласть
В доме родном, хоть бедном,
Мама моя надо мною тряслась,
Как над грошом последним.
Ну, а теперь я ничему не рада,
Мне уезжать бы из дому не надо!

Твержу я хозяйке: мол, голодна,
Что, мол, я кушать буду?
Не слышит, не отвечает она,
Думает: я забуду!
Я молодым годам своим не рада,
Мне уезжать бы из дому не надо!

Хозяйке твержу я: мол, голодна
Есть, мол, кушать должна я.
Не смотрит, не отвечает она,
Будто совсем глухая.
Я молодым годам своим не рада,
Мне уезжать бы из дому не надо!

Но вот и еда, вот мне бурда,
Ставит хозяйка: «Пробуй!»
А про себя говорит: «Беда,
Нет на тебя хворобы!»
Я молодым годам своим не рада,
Мне уезжать бы из дому не надо!

Вас прошу, прошу людей прохожих,
Пожалейте бедного меня.
Я, слепой, чудес не вижу божьих,
Как родился, с первого же дня.