Кирилл Померанцев - Спор с безжалостной судьбой: Собрание стихотворений

Зане я понял непреложно,
Всё потеряв и всё сгубя,
Что если ненавидеть можно,
То только самого себя.

Терпи и жди, и всё осуществится…
А если я уже не в силах ждать?
Зачем же сердце продолжает биться,
Не хочет и не может перестать?

Затем, что есть и в неосуществленье
Осуществленье предопределенья —
Избранничества горькая печать.

Тот же вечер, тот же воздух
Те же миллионы раз.
Всё, как было, всё, как прежде,
Всё бессмертно, всё всегда:
Загорается надежда,
Обрывается звезда.
Жизнь плетётся понемногу,
Скучно, холодно стареть.
Есть, что вспомнить, слава Богу.
Значит, можно умереть.

Ты говоришь: «поэзия», «любовь»…
Встаёт луна, на медный таз похожа,
И снова в жилах закипает кровь:
Опять весна.                    
«Ну, хорошо. И что же?»

Всё это, друг, я знаю без тебя
И без тебя всё сознаю и вижу,
И даже то, что, всё навек сгубя,
Я тридцать лет пропьянствовал в Париже.

Ты мне больше не снишься. Наверно,
Мы с тобой рассчитались давно.
Всё продумано, всё правомерно,
Всё до ужаса предрешено.

Подытожены мысли и чувства,
Пересмотрены схватки с судьбой:
Раньше «так говорил Заратустра»,
А теперь — океанский прибой.

Тысячелетья не было ответа,
И задавать вопрос уже смешно…
Врывается бездомная ракета
В открытое отчаяньем окно.
И гаснет мир в лучах чужого света…

Но если гибель миру суждена,
Как суждено нам всем уничтоженье,
Не всё ль равно — весна иль не весна,
Не всё ль одно — война иль не война
Таят в себе «восторг развоплощенья»?

Ужель не слыша, не дыша,
В каком-то сне оцепенелом
Томится сорок дней душа
Над разлагающимся телом,
И рвётся в этот мир она,
Как надоедливый проситель, —
О, неужели так страшна
Её небесная обитель?

Уплыву от той развилки,
Где она сошла на берег.
Не разбил души-копилки?
Не устал в бессмертье верить?

Вот и помнить стало трудно
Мамы верную заботу:
— До сих пор не спишь ты? Утро!
Как же встанешь на работу?..

Не вернуть и в мире вечном
Незабытых несвершений.
Не увижу милой тени
В том обличье человечьем.

О, наивность детской веры
В матерьяльность наказаний!
Паруса моей галеры
Не наполнит свет мечтаний.

Что, если все, о, все без исключенья:
Христос, Лао-Цзе, Будда, Магомет, —
Не то чтобы поверили виденьям,
А просто знали, что исхода нет,

Что никогда не будет воздаянья,
Там пустота и ледяная тьма,
И лгали нам в безумьи состраданья,
Чтоб жили мы, а не сошли с ума?

Что смерть? Простая пересадка
Из мира этого в иной,
Где мы, хоть это и несладко,
Уже стоим одной ногой.

«Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю» — дитя,
Тебе я место уступаю,
Но день придёт и для тебя.

Есть тайна страшная в Творенье,
Её не разрешить вовек
Ни торжеством, ни вдохновеньем,
И эта тайна — Человек .

Всё, что жизнь мне обещала,
Разлетелось, прахом стало.

Всё, что мне судьба дала,
Уничтожено дотла.

Тридцать лет прожил в Париже.
Тридцатью годами ближе…

Вот теперь и попляши:
Легче будет для души.

Я давно примирился со всем,
Я давно ко всему безразличен,
Как лакей, я со всеми приличен,
Как послушник, не спорю ни с кем.

Никаких доказательств не нужно,
И доказывать — просто смешно:
Предрассветное небо жемчужно,
Потому что жемчужно оно.

Я ем и пью, хожу в редакцию,
Пишу газетные статьи.
А между тем живу в абстракции,
В нирване, в полузабытьи.

Живу в тупом оцепенении,
Следя в полуночной тиши
За судорожным сердцебиением
Моей затравленной души.

Я жду письма, но от другой Марины.
Я жизнь люблю. Но разве это жизнь?
Поют гудки, блаженствуют витрины,
Клубится прах покинутых отчизн.

Но, может быть, прощенье — как отмщенье:
В конце концов — такое же клеймо…
И, заблудившись в перевоплощеньях,
Я позабыл, что получил письмо?

Я иду вдоль берега морского.
Волны спят. Чуть серебрится мгла.
Может быть, сегодня для другого
Ты письмо на почту отнесла?

Может быть, ты обо мне забыла:
Мало ли что грезится во сне?
Но за то, что ты хоть миг любила,
Навсегда останься музой мне.

Я иду. Я задыхаюсь морем.
Господи, какая синева!
Тихо всё, в синеющем просторе
Ночь вписала звёздные слова.

Милый друг, ты, может быть, далёко,
Может быть, ты в стороне чужой…
Я иду вдоль моря одиноко.
Я иду, и ты идёшь за мной.

Я медленно околеваю,
Торжественно схожу с ума
И с отвращеньем замечаю,
Что жизнь была сплошная тьма,

Сплошное светопреставленье,
Какой-то чёртов водевиль,
Бунтарство, самоопьяненье,
Разрыв-трава, бурьян, ковыль.

И это было, было, было,
И это есть, и есть, и есть.
Вот только память позабыла,
Кто оказал мне эту честь.

Я на год моложе Брежнева,
Старше Рейгана на пять.
Значит, выражаясь вежливо,
Мне и честь пора бы знать.

Раззнакомиться с политикой,
Перестать писать стишки
И заняться самокритикой,
Да замаливать грешки.

Я на старых заезженных клячах
Поднимался на русский Парнас.
Кто-то ляпнул статью об «удачах»,
Кто-то тявкнул: «Довольно без вас».