Константин Ваншенкин - Женщина за стеной. Лирика

Крестьянского восстания момент.
Расцвеченная площадь городская.
И вдруг! — Не вся работа, а фрагмент
Предстанет, от себя не отпуская.

Один лишь куст над краешком тропы.
Один зелёный камень волнолома.
Одно лицо из тысячной толпы.
Одно окно светящегося дома.

Из целой жизни выхваченный вдруг
Кусочек жизни — маленькая тайна.
В прожекторный безжалостнейший круг
Она попала вовсе не случайно.

…Пришли записку или письмецо.
Дыши сырыми гроздьями сирени.
Приблизь ко мне прекрасное лицо
В задумчивости, радости и лени.

Час после спада жары.
Срок между светом и мраком.
Тень от огромной горы —
Предупреждающим знаком.

Груз напряженья несём,
Даже устали колени.
Вздох облегченья во всём.
Дань позволительной лени.

Гальки шуршанье в тиши.
Зелень солёной пучины.
Миг расслабленья души
Без объяснимой причины.

Сумерки в горы вползли.
Ткётся туманная пряжа.
Лишь золотится вдали
Лежбище женского пляжа.

Уверенный в своих правах,
Охвачен сладостным порывом,
Охотничек на островах
Гуляет по дубовым гривам.

Себя не числит чудаком,
Забыв о койке и о стройке.
Собака ходит челноком
И замирает в прочной стойке.

Его мгновенной дрожью бьёт.
А хитрый вальдшнеп рвётся боком.
Тогда он птицу рушит влёт,
Сам словно в обмороке глубоком.

А с неба льётся благодать.
Такая синь над островами,
Что невозможно передать
Всё это бедными словами!

Такая рыжая листва
В какой-то ласковой печали!..
Собака старая резва,
И всё — как будто лишь в начале.

Со смыслом или наобум
Они по гривам бродят парой.
И словно дальней жизни шум —
Для них листвы шуршанье палой.

Возвращалась поздно, не одна.
Расставались на лужайке плоской.
И потом смотрела из окна,
Как он удалялся с папироской.

А спустя мгновение спала
И во сне, зардевшаяся малость,
Убирала чашки со стола
И куда-то переодевалась.

На рассвете пели соловьи.
В комнате заметно холодало.
Руки обнажённые свои
Прятала она под одеяло.

Сновиденья путая и явь,
Выгибая заспанное тело,
Улыбалась тихо, будто вплавь
Озеро ночное одолела.

Свет ломился в просеку окна,
Притемняя крашеные рамы.
На предплечье — вмятины от сна,
Ночи кратковременные шрамы.

Воспользовавшись общим разговором,
Я выхожу из дома и смотрю
На гаснущую за вечерним бором
Холодную и мрачную зарю.

Так в грудь вобрать побольше кислорода
Стремятся, пересилив дурноту.
Так две затяжки сделать косорото
Выходят, коль терпеть невмоготу.

Но мне-то, для чего мне нужно это:
Пиджак набросив на плечи, стоять?
Заря потухнет меж стволами где-то,
И темнота низвергнется опять.

Над росами померкнувшего сада
Поблёскивают слабо провода.
Души необъяснимая услада.
Таинственная жизни правота.

Близ голубеющих предгорий.
Что в дымке утренней видны, —
Для комсостава санаторий
У мерно плещущей волны.

Всё было в тщательном порядке,
И открывались из окна
Две волейбольные площадки
И городошная одна.

Лишь у немногих, в день заезда,
На гимнастёрке, одинок,
Напомнив, что это за место,
Пылал манящий орденок.

На пляже, где тела их голы,
Лишь у немногих знак прямой
Хасана, или Халхин-Гола,
Или Испании самой.

Покрыт был чем-то вроде пакли
Ствол пальмы, смолкою сочась,
И йодом водоросли пахли,
Как пахнет ротная санчасть.

Война была не за горами.
Посверкивало в небесах.
Они тревожно загорали
В своих сатиновых трусах.

От сомнений вдалеке,
Медленны и важны,
В прибалтийском городке
Бьют часы на башне.

Чтобы, ночью пробудясь,
С остротой мгновенной
Вы почувствовали связь
С остальной вселенной.

Будто в синий рельс болтом
Среди сна ночного:
Звук тревожащий, потом —
Пауза, и снова.

И отчётливо слышны
С отголоском боли
Среди мягкой тишины
Временные доли.

Ночь в корпусе нашем приморском,
Одетом снаружи в гранит.
Над полом, надраенным воском,
Неяркая люстра горит.

Да только стихия морская
Отчётливо очень слышна,
Способствуя или мешая
Развитию ровного сна.

Позвольте, чему вы не рады,
Чего вы ещё лишены?
Одни — штормовой канонады,
Другие — ночной тишины?

Вы любите ту же пластинку,
И разница только одна:
Звучит ли она под сурдинку
Иль вас оглушает она.

Дождь. Дорога за село —
Как виток спирали,
Козырнул, взлетел в седло.
Вдалеке стреляли.

А немного погодя,
В комьях красной глины
Он лежал на дне дождя,
Как на дне долины.

День осенний шёл к концу
В свете рваной сбруи.
Сильно били по лицу
Ледяные струи.

Над печалью мертвеца
Низких туч теченье.
Долго мытого лица
Слабое свеченье.

…Не увидит сына мать,
Изведётся в горе —
Станет тихо угасать
И угаснет вскоре.

Будет ночи напролёт
Тосковать невеста.
А потом другой займёт
В сердце это место…

Изо всех небесных дыр
Льёт — не видно света.
«…Не дождался командир
От меня пакета…»

Нас завалили сиренью,
Впрочем, без всякого зла,
В зале, потом на сиденье
«Волги», что нас повезла.

Я, хоть считался бывалым,
Тоже почувствовал страх:
Так засыпает обвалом
Хижины в снежных горах.

Сжатые душною чащей,
Мчались от дома вдали.
Возле гостиницы спящей
Выбраться нам помогли.

Кисти сирени лиловой
Вновь на полу, на столе,
В жбане и в банке литровой,
В прочем случайном стекле.

Лестно вниманье эпохи,
Здешних сиреневых мест, —
То ли за звонкие строки,
То ли за самый приезд.

…Звёзды проносятся мимо.
Только кого укорим,
Если от сладкого дыма
Чуточку мы угорим?