Яков Полонский - Стихи

Не я ль — гордец бесчувственный! —
Сознался ей, как трус,
Что я стыжусь любви моей,
Что бедности стыжусь…

Проснулась страсть мятежная,
Тоской изныла грудь;
Прости меня, пусти меня,
Слова мои забудь.

Но чу!.. Опять сомнение!..
Не ветер ли пахнул?
Не мышь ли? не соседи ли?
Нет! — Кто же так вздохнул?

Так тяжко, так мучительно
Вздыхает смерть одна —
Что, если… счеты с жизнию
Покончила она?

Увы! Никто не учит нас
Любить и уповать;
А яд и дети малые
Умеют добывать.

Мерещился мне труп ее,
Потухшие глаза
И с горькой укоризною
Застывшая слеза.

Я плакал, я с ума сходил,
Я милой видел тень,
Холодную и бледную,
Как этот серый день.

Уже в окно разбитое
На сумрачный чердак
Глядело небо тусклое,
Рассеивая мрак.

И дождь урчал по желобу,
И ветер выл, как зверь…
Меня застали дворники
Ломившегося в дверь.

Они узнали прежнего
Жильца и, неспроста
Хихикая, сказали мне,
Что комната пуста…

С тех пор я, как потерянный,
Куда ни заходил,
Все было пусто, холодно…
Чего-то — след простыл…

Пел смычок — в садах горели
Огоньки — сновал народ —
Только ветер спал, да темен
Был ночной небесный свод;

Темен был и пруд зеленый
И густые камыши,
Где томился бедный лебедь,
Притаясь в ночной тиши.

Умирая, не видал он —
Прирученный нелюдим, —
Как над ним взвилась ракета
И рассыпалась над ним;

Не слыхал, как струйка билась,
Как журчал прибрежный ключ, —
Он глаза смыкал и грезил
О полете выше туч:

Как простор небес высоко
Унесет его полет
И какую там он песню
Вдохновенную споет!

Как на все, на все святое,
Что таил он от людей,
Там откликнутся родные
Стаи белых лебедей.

И уж грезит он: минута, —
Вздох — и крылья зашумят,
И его свободной песни
Звуки утро возвестят. —

Но крыло не шевелилось,
Песня путалась в уме:
Без полета и без пенья
Умирал он в полутьме.

Сквозь камыш, шурша по листьям,
Пробирался ветерок…
А кругом в садах горели
Огоньки и пел смычок.

Лес, как бы кадильным дымом
Весь пропахнувший смолой,
Дышит гнилью вековою
И весною молодой.

А смолу, как слезы, точит
Сосен старая кора,
Вся в царапинах и ранах
От ножа и топора.

Смолянистым и целебным
Ароматом этих ран
Я люблю дышать всей грудью
В теплый утренний туман.

Ведь и я был также ранен —
Ранен сердцем и душой,
И дышу такой же гнилью
И такою же весной…

Вот, на каретных стеклах, в блеске
Огней и в зареве костров,
Из бледных линий и цветов
Мороз рисует арабески.
Бегут на смену темноты
Не фонари, а пятна света;
И катится моя карета
Средь этой мглы и суеты.

Огни, дворцы, базары, лица
И небо — все заслонено…
Миражем кажется столица —
Тень сквозь узорное окно
Проносится узорной дымкой,
Клубится пар, и — мнится мне,
Я сам, как призрак, невидимкой
Уселся в тряской тишине.

Скрипят тяжелые колеса,
Теряя в мгле следы свои;
Меня везут, и — нет вопроса:
Бегут ли лошади мои.
Я сам не знаю, где я еду, —
Заботливый слуга страстей,
Я словно рад ночному бреду,
Воспоминанью давних дней.

И снится мне — в холодном свете
Еще есть теплый уголок…
Я не один в моей карете…
Вот-вот сверкнул ее зрачок…
Я весь в пару ее дыханья —
Как мне тепло назло зиме!
Как сладостно благоуханье
Весны в морозной полутьме!

Очнулся — и мечта поблекла;
Опять, румяный от огней,
Мороз забрасывает стекла
И веет холодом. Злодей!
Он подглядел, как сердце билось:
Любовь, и страсти, и мечты,
И вздох мой — все преобразилось
В кристаллы, звезды и цветы.

Ткань ледяного их узора
Вросла в края звенящих рам,
И нет глазам моим простора,
И нет конца слепым мечтам!
Мечтать и дрогнуть не хочу я;
Но — каждый путь ведет к концу.
И скоро, скоро подкачу я
К гостеприимному крыльцу.

Ночи текли — звезды трепетно в бездну лучи спои
сеяли…
Капали слезы, — рыдала любовь; и алел
Жаркий рассвет, и те грезы, что в сердце мы тайно
лелеяли,
Трель соловья разносила — и бурей шумел
Моря сердитого вал — думы зрели, и — реяли
Серые чайки…
Игру эту боги затеяли;
В их мировую игру Фет замешался и пел…

Песни его были чужды сует и минут увлечения,
Чужды теченью излюбленных нами идей; —
Песни его вековые — в них вечный закон тяготения
К жизни — и нега вакханки, и жалоба фей —
В них находила природа свои отражения.
Были невнятны и дики его вдохновения
Многим; но тайна богов требует чутких людей.

Музыки выспренний гений недаром любил сочетания
Слов его, спаянных в «нечто» душевным огнем,
Гений поэзии видел в стихах его правды мерцание,
Капли, где солнце своим отраженным лучом
Нам говорило: «Я солнце!» И пусть гений знания
С вечно пытливым умом, уходя в отрицание,
Мимо проходит! — наш Фет русскому сердцу знаком…

Хмурая застигла ночь,
На пути — бурьян…
Дышит холодом с реки,
Каплет сквозь туман.
Но как будто там — вдали,
Из-под этих туч,
За рекою — огонька
Вздрагивает луч…
И как будто где-то там
Голоса в кустах…
Песня эта или звон
У меня в ушах?
В реку брошусь я — в кусты
Брошусь сквозь туман —
Впереди тепло и свет,
На пути — бурьян…

Моя мать от нужды и печали
Вся изныла, тая
Свое горе; а я
Подросла, и не знаю, мила ли
Мне семья?..

Как вечор я ушла за грибами… —
Ничего не видать…
И я стала плутать, —
И пришлось мне в слезах за скирдами
Ночевать…

Жарко пышет заря золотая;
Выползают ужи…
Никого вдоль межи…
А я песни пою, утопая
Вся во ржи…

И в прохладный поток я бросаюсь,
И ныряю, и рву
Водяную траву,
И пугливо в тростник забираюсь,
И — ау!..

Только эхо, как звонкая нота,
Замирает вдали,
И, спугнув на мели
Куличка, в камышах шепчет кто-то:
— Не шали!

Ах, не скоро, усталая, злая,
Ворочусь я домой.
Что мне делать с родной?!
Как сказать ей: не знаю, родная,
Что со мной!