Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения

В его лице лучи их утопали,
Как будто в нем свой свет она нашла.
Четыре света ярче не сияли,
Но их смущал суровый гнев чела,
А взор ее сквозь блеск слезы, влюбленный,
Светил, как месяц, влагой отраженный.

"Где я? На небе? На земле? Не знаю.
В огонь иль океан погружена?
Который час? День, вечер ли встречаю?
Желанна ль смерть, иль жизни я полна?
Жила я — жизнь, как смерть, меня томила,
А умерла — меня живит могила.

Ведь ты убил меня, убей же снова.
Свои глаза и сердце научил
Ты презирать любовь мою сурово
И тем бездушно сердце умертвил.
Мои глаза покрыл бы сумрак ночи,
Не будь уста твои добрей, чем очи.

О, пусть они целуются за это!
Пусть пурпур их не блекнет никогда,
И сохранит всю свежесть их расцвета,
Чтоб отгонять заразные года,
И пусть включит астролог в предсказанье,
Что прогнало чуму твое дыханье.

Твои уста моим — печать святая.
Какой контракт для них изобрести?
Себя продать готова для тебя я,
Но будь купцом и щедро заплати.
Чтобы скрепить покупку без изъятья,
Жду на мои уста твою печать я.

Я поцелуев тысячу вручаю.
Ты оплати один по одному.
Подобный счет пустяк тебе… я знаю —
Уплатишь их, тогда конец всему.
Будь неуплатой долг удвоен, — право,
И двести сот тебе одна забава".

"Царица, если любишь хоть немного, —
Незрелостью строптивость объясни.
Я раньше сам себя проверю строго.
Рыбак не станет трогать мелкотни.
Созревши, слива падает; до срока
Она кисла, приятна лишь для ока.

Смотри, живитель мира, утомленный,
На западе кончает день труда.
Кричит сова. Уж поздно. Отдых сонный
Спешат вкусить и птицы, и стада,
И облака, скрыв свод небесный тьмою,
Зовут и нас к разлуке и покою.

Спокойной ночи. Этим же приветом
Откликнись ты, — я поцелуй свой дам".
"Спокойной ночи". — Он с ее ответом
Свои уста прижал к ее устам.
Она берет его в объятья смело.
Лицо с лицом слилося, с телом — тело.

Он, задыхаясь, быстро отнимает
Росу небес — коралловый свой рот.
Бесценный вкус уста ее ласкает,
Но жажда их тем более гнетет.
Они на землю падают, целуясь.
Она — желая, он лишь повинуясь.

Тогда она берет добычу страстно,
Но жадности не может утолить.
Ее уста в его впилися властно.
Свой выкуп он обязан уплатить.
Но ненасытней коршуна желанье:
Всю влагу пьет из уст ее лобзанье.

Почуяв прелесть грабежа, готова
Она добычу обобрать дотла.
Горит лицо, покрыто влагой снова.
Вся кровь кипит, и страсть ее смела.
В забвении, с стыдом румяным вместе,
Она не помнит разума и чести.

В ее объятьях слабый, распаленный,
Как птица, прирученная вполне,
Дикарь-олень, погоней утомленный,
Иль — как дитя в невольном полусне,
Он ей покорен, а она хватает
Все то, что может, но не что желает.

И твердый воск смягчает пальцев нежность,
Чуть-чуть коснись, на нем оставишь след.
Отвага побеждает безнадежность.
Где есть любовь — границ свободе нет.
Любовь не трус, у цели не бледнеет,
В ней от преград настойчивость смелеет.

Уйди она от гнева и укоров,
Ей нектар пить из уст бы не пришлось,
Любви ль бежать от злобных слов и взоров?
Из-за шипов не рвать ли пышных роз?
Будь красота хоть под семью замками,
Любовь сорвет их сильными руками.

Она его удерживать не может
Из жалости. Он просит отпустить.
Венера Адониса не тревожит,
Прощаясь, молит сердце лишь хранить.
Клянется луком Купидона свято,
Что сердце он уносит без возврата.

"Красавец мой, я проведу уныло
Всю эту ночь. Любовь не даст мне спать.
Увидимся ли завтра мы, мой милый?
Увидимся ль? Даешь свою печать?"
"О нет. С друзьями связан я обетом —
На вепря в лес отправиться с рассветом".

"На вепря?" Бледность щеки ей покрыла,
Как розу — полотно, она дрожит,
Руками шею обхватила;
Сковав его, она на нем висит
И на спину с ним вместе упадает —
Он прямо на живот ей угождает.

Теперь любви — заветная арена.
Для жаркой схватки рыцарь на коне.
Ей грезится уж пламенная сцена;
Он хоть на ней, но с нею не вполне.
Ее страданье хуже мук Тантала:
Элизиум обняв, иметь так мало!

На виноград рисованный слетаясь,
Бедняжки птицы только тешат глаз,
Измучатся, вполне не наслаждаясь, —
Так и она вотще к любви рвалась,
Не видя в нем желаемого пыла,
Лобзаньями она его налила.

Напрасно все. Не сбудутся желанья.
Все ухищренья слабы для препон.
Ее мольбы достойны воздаянья,
Она — вся страсть, и все ж бесстрастен он.
"Ой, — он кричит, — ты давишь точно лава,
Зачем? Пусти! Ты не имеешь права!"

"О мальчик мой, тебя бы отпустила
Уж я давно… Но этот вепрь… Поверь,
Нужна совсем окрепнувшая сила,
Чтобы копьем пронзен был страшный зверь.
Свои клыки огромные он точит,
Как нож мясник, когда зарезать хочет.

На выгнутой спине его, как пики,
Щетина игл — защита в злой беде.
Его глаза блестящи, страшны, дики,
Могилы роет рылом он везде.
Он в ярости преграды не выносит:
Что ни удар, врага клыками косит.

Его бока щетинисты, упруги.
Ты не пронзишь их тоненьким копьем,
И грудь его, и шея, как в кольчуге,
Он в бешенстве поспорит силой с львом.
Тернистые кустарники, как слуги,
Пред ним тогда сторонятся в испуге.

Он ни во что твой дивный лик не ставит,
Твой дивный лик, любви живой кумир,
Глаза, и рот, и руки — все, что славит
За красоту и совершенство мир.
Вепрь, одолев тебя, — о, вид ужасный! —
Все разорвет, сомнет, как луг прекрасный.

Пусть он в своей берлоге остается:
У злобы с красотою счетов нет.
Зачем искать опасности? Живется
Тем хорошо, кто чтит друзей совет.
Ты назвал вепря. Я затрепетала
За жизнь твою, и сердце горе сжало.

Ведь ты заметил, как я побледнела!
Ведь ты прочел в глазах невольный страх?
Я на землю упала, помертвела,
Ты на груди лежал в моих руках
И чувствовал в груди моей биенье.
Не мнилось ли тебе землетрясенье?

Там, где любовь, — на страже ревность злая,
И в мирный час коварно, то и знай,
Тревогу и мятеж подозревая,
Она кричит: "Измена! Убивай!"
Покой любви она безумно рушит:
Так сильный дождь и ветер пламя тушит.

Разведчик злой, шпион, доносчик ярый,
Противный червь, грызущий вешний цвет,
О сплетница, о ревность, знамя свары,
Предвиденье, а чаще — злой навет, —
Она стучит мне в сердце и пророчит,
Что смерть отнять возлюбленного хочет.