Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения
- Название:Поэмы и стихотворения
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения краткое содержание
В общем, стихотворения Шекспира, конечно, не могут идти в сравнение с его гениальными драмами. Но сами по себе взятые, они носят отпечаток незаурядного таланта, и если бы не тонули в славе Шекспира-драматурга, они вполне могли бы доставить и действительно доставили автору большую известность: мы знаем, что учёный Мирес видел в Шекспире-стихотворце второго Овидия. Но, кроме того, есть ряд отзывов других современников, говорящих о «новом Катулле» с величайшим восторгом.
Поэмы
Поэма «Венера и Адонис» была напечатана в 1593 году, когда Шекспир уже был известен как драматург, но сам автор называет её своим литературным первенцем, и потому весьма возможно, что она или задумана, или частью даже написана ещё в Стретфорде. Существует также предположение, что Шекспир, считал поэму (в отличие от пьес для общедоступного театра) жанром, достойным внимания знатного покровителя и произведением высокого искусства[20]. Отзвуки родины явственно дают себя знать. В ландшафте живо чувствуется местный среднеанглийский колорит, в нём нет ничего южного, как требуется по сюжету, перед духовным взором поэта, несомненно, были родные картины мирных полей Уорикшира с их мягкими тонами и спокойной красотой. Чувствуется также в поэме превосходный знаток лошадей и отличный охотник. Сюжет в значительной степени взят из «Метаморфоз» Овидия; кроме того, много заимствовано из «Scillaes Metamorphosis» Лоджа. Разработана поэма со всей бесцеремонностью Ренессанса, но всё-таки и без всякой фривольности. И в этом-то и сказался, главным образом, талант молодого автора, помимо того, что поэма написана звучными и живописными стихами. Если старания Венеры разжечь желания в Адонисе поражают позднейшего читателя своей откровенностью, то вместе с тем они не производят впечатления чего-то циничного и не достойного художественного описания. Перед нами страсть, настоящая, бешеная, помрачающая рассудок и потому поэтически законная, как все, что ярко и сильно.
Гораздо манернее вторая поэма — «Лукреция», вышедшая в следующем (1594) году и посвящённая, как и первая, графу Саутгемптону. В новой поэме уже не только нет ничего разнузданного, а, напротив того, всё, как и в античной легенде, вертится на самом изысканном понимании вполне условного понятия о женской чести. Оскорблённая Секстом Тарквинием Лукреция не считает возможным жить после похищения её супружеской чести и в длиннейших монологах излагает свои чувства. Блестящие, но в достаточной степени натянутые метафоры, аллегории и антитезы лишают эти монологи настоящих чувств и придают всей поэме риторичность. Однако такого рода выспренность во время написания стихов очень нравилась публике, и «Лукреция» имела такой же успех, как «Венера и Адонис». Торговцы книгами, которые одни в то время извлекали пользу из литературного успеха, так как литературной собственности для авторов тогда не существовало, печатали издание за изданием. При жизни Шекспира «Венера и Адонис» выдержала 7 изданий, «Лукреция» — 5.
Шекспиру приписываются ещё два небольших слабых манерных произведения, одно из которых, «Жалоба влюблённой», может быть, и написана Шекспиром в юности. Поэма «Страстный пилигрим» была опубликована в 1599 году, когда Шекспир был уже известен. Его авторство подвергается сомнению: возможно, что тринадцать из девятнадцати стихов написаны не Шекспиром. В 1601 году в сборнике Честера «Jove’s Martyr of Rosalind» было напечатано слабое аллегорическое стихотворение Шекспира(?) «Феникс и Голубь».
Поэмы и стихотворения - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
"Да, я умру, но будет жив мой стыд,
И заклеймит он герб мой золотой.
Вплетет историк знак позорный в щит,
Запечатлев поступок низкий мой.
Мое потомство, возмутясь виной,
Предаст проклятию мою гробницу
И прадеда-злодея устыдится.
"И что мне достиженье принесет?
Лишь пену радости, мгновенный сон.
Кто вечность за игрушку отдает?
За счастья миг кто купит долгий стон?
Кто срубит древо, яблоком прельщен?
Кто согласится завладеть короной
И тотчас пасть, сраженный скиптром, с трона?
"Когда бы Коллатин мог увидать
Мой замысел во сне, схватив свой меч,
Помчался б он — осаду с ложа снять,
У корня злодеяние подсечь,
Честь непорочную свою сберечь,
Сурового избегнуть приговора,
В веках неизгладимого позора.
"О, чем смогу себя я оправдать,
Когда свой гнев он изольет в речах?
Не буду ль немо, трепеща, стоять,
С кровавым сердцем, с ужасом в глазах?
Тяжел мой грех, еще тяжеле страх;
У страха для борьбы не станет силы;
Трусливо он сойдет со мной в могилу.
"Когда б отца убил он моего
Иль сына, иль на жизнь мою восстал,
Иль не был другом, — взяв жену его,
Поступок свой легко б я оправдал;
Ему я равной мерой бы воздал.
Но он мой родственник, мой друг любимый,
И мне грозит позор неизгладимый.
"Срам неизбежен, и гнусна вина.
Любовь гнусна ль? Любви ее молю.
Но не принадлежит себе она;
Лишь гневно отстранит мольбу мою.
Рассудок волей крепкою сломлю!
Кто убоится прописной морали,
Того и пугала бы в страх вогнали".
Так похоть жаркая и трезвый ум
В нем нечестивую борьбу вели.
Разбиты рати благородных дум;
На смену мысли черные пришли;
Тотчас все доброе в душе смели
И обольстили разум так умело,
Что мыслит он прекрасным злое дело.
Он молвит: "За руку меня своей
Рукой взяла и мне в глаза впилась
Тревожным взором, роковых вестей
О Коллатине дорогом страшась.
О, как от страха краска разлилась!
Сперва — как на одежде розан алый,
Потом лицо белей одежды стало.
"О, как дрожала тонкая рука
Лукреции, в моей заключена!
Не прекращалась дрожь ее, пока
Не услыхала от меня она,
Что муж здоров; тут ясной, как весна,
Улыбкой расцвела; когда б увидел
Ее Нарцис, себя б возненавидел.
"К чему мне оправданья? Смертных всех
Речь красоты к молчанью приведет.
Лишь слабодушного смущает грех;
В трусливом сердце страсть не рассветет.
Любовь — мой вождь, она меня ведет!
Когда ж взовьет страсть пламенное знамя,
И трусы станут грозными бойцами.
"Прочь, детский страх! Сомнение, уймись!
Благоразумье, жди кудрей седых!
Глазам отныне, сердце, покорись!
Пусть мудрых взор задумчив, мрачен, тих;
Я молод, прогоню ж со сцены их.
Желанье — кормчий мой, краса — награда.
Кто для нее не презрит волн громады?"
Как плевелы на нивах рожь глушат,
Так похотью законный сломлен страх.
Он крадется, желанием объят;
Надежда и сомнение в глазах.
Как две рабыни, мудрые в речах,
Они его влекут к себе искусно.
То медлит он, то рвется к цели гнусной.
Небесный лик он видит пред собой
И рядом с нею Коллатина зрит.
Он смотрит на нее, смутясь душой;
Он смотрит на него, и строгий вид
Ему предаться страсти не велит
И манит к добродетели суровой.
Но к злу порочный дух склонился снова.
Он силы темные свои зовет,
Они ж, вождя призывом польщены.
Грудь наполняют, как недели — год;
Вздувают похоть, гордостью полны,
Безмерным рвением распалены.
Тарквиний, движим страстию безумной,
К Лукреции направился бесшумно.
Замки меж ней и волею его
Все взломаны, бессилен их затвор.
Но, открываясь, двери на него
Ворчат, и трепетом охвачен вор.
Задела дверь порог и шлет укор.
Пищат во тьме хорьки, его пугая,
Но он идет, боязнь превозмогая.
За дверью дверь сдаются перед ним;
Но ветер в щели рвется, хлещет в грудь,
В лицо ему швыряет едкий дым;
На светоч ринулся, стремясь задуть,
Остановить злодея страшный путь.
Но грудь, где знойное кипит желанье,
Вновь раздувает светоча пыланье.
Он видит в свете факела: лежит
Ее перчатка; жадною рукой
Он с тростника [29] Во времена Шекспира полы в домах устилались тростником.
поднять ее спешит
И колет палец скрытой в ней иглой.
Перчатка словно молвит: "Скройся, злой!
Не создана я страсти быть отрадой.
Чисты моей владычицы наряды".
Но всем преградам вора не сдержать,
И он по-своему толкует их:
Перчатку, ветер, дверь готов считать
Случайностями на путях своих;
Они — как гири, что часов стенных
Задерживают ход, пока в скитанье
Минуты часу не уплатят дани.
"Так, так, — он молвит. — Не страшусь преград.
С морозами я их могу сравнить,
Что радость новую весне дарят,
Птиц побуждают буйно голосить.
Жемчужная не дастся даром нить.
Утесы, ветры, рифы и пираты
Страшат купца до славного возврата".
Вот, наконец, стоит у двери он,
Что дум его сокрыла небосвод;
Но путь затвором слабым прегражден
К той, чья краса его мечты влечет.
И так силен над ним нечестья гнет,
Что об удаче молится преступник,
Как будто небо — грешному заступник.
Но посреди бесплодной той мольбы,
Когда он к помощи бессмертных сил
Взывал, о благосклонности судьбы
К деянию преступному просил, —
Он вздрогнул. "Я растлить ее решил! —
Воскликнул. — Разве мне помогут боги,
Что к злодеянию такому строги?
"Любовь и счастье, вы мне божества!
Незыблемы решения мои.
Мечта невоплощенная мертва.
Отмоют грех раскаянья струи;
Растает страха лед в огне любви.
Спит око неба. Ночь сокроет мглою
Стыд, что влекут восторги за собою".
Тут, сняв затворы дерзкою рукой,
Коленом двери распахнул злодей.
Спит голубок, намеченный совой.
Не увидать измены в тьме ночей.
Змею увидев, всяк бежит скорей.
Она же в беззаботном сне лежала,
Не зная, что грозит ей смерти жало.
В покой он входит, полн желаньем злым,
И ложе незапятнанное зрит.
Задернут полог; ходит он пред ним,
И взор голодным пламенем горит.
Измене взором в сердце путь открыт.
Рука получит скоро приказанье
Снять тучку, скрывшую луны сиянье.
Нам взоры ослепляет солнца лик,
Над облаком победно вознесен,
Так он, откинув полог, в тот же миг
Зажмурился, блистаньем ослеплен.
Ее ли пламенем был опален,
Иль стыд внезапно в сердце пробудился,
Но слепы очи, взор его затмился.
О, если б взор его навек погас!
Тогда бы замысел пресекся злой,
Тогда б на ложе Коллатин не раз
Забвение забот вкушал с женой;
Но вспыхнет взор и сгубит их покой,
Похитит у матроны безупречной
И жизнь, и радости, и сон беспечный.
Интервал:
Закладка: