Елена Крюкова - Зимний Собор

ГРАД АРМАГЕДДОН

1.

…Всей тяжестью. Всем молотом. Всем дном
Дворов и свалок. Станций. Площадей.
Всем небоскребом рухнувшим. Всем Днем –
О если б Судным! – меж чужих людей.

Всем слэнгом проклятущим. Языком,
Где запросто двунадесять сплелись.
Всем групповым насильем. И замком
Амбарным – на двери, где шавка – ввысь

Скулит так тонко!.. безнадежно так… –
Всем каменным, огнистым животом –
Обвалом, селем навалился мрак,
Сколькиконечным?.. – не сочтешь! – крестом.

Мне душно, лютый град Армагеддон.
Из твоего подвала – вон, на свет
Рождаясь, испускаем рыбий стон
В январский пляс над головой – планет.

Да, в метрике царапали: “Арма-
геддонский исполком и райсовет…”
Тех слов не знают. Им – сводить с ума
Грядущих, тех, кого в помине нет.

А я пацанка. Флажное шитье
Да галстучная кройка впопыхах.
С вокзальных башен брызнет воронье,
Когда иду со знаменем в руках.

Так сквозь асфальт – слеза зеленых трав.
Так из абортниц – мать: “Я сохраню!”
Средь серп-и-молот-краснозвездных слав –
Оставьте место Божьему огню…

Но давит Тьма. Сменили ярлыки,
А глыба катит, прижимает плоть.
Ни напряженьем молодой тоски,
Ни яростью ее не побороть.

Ни яростью, ни старостью, – а жить
Нам здесь! Да здесь и умирать!
На площади блаженный шепчет: “Пить”.
И фарисей – неслышно: “…твою мать”.

Нет жалости. В помине нет любви.
Нет умиранья. Воскрешенья – нет.
Ну что же, град Армагеддон, – живи!
В пустыне неба твой горящий след.

И я, в твоем роддоме крещена
Злом, пылью, паутиной, сквозняком, –
Твоим мужам бессильным я – жена,
Да выбью стекла сорванным замком.

Из гневных флагов котому сошью!
Скитальный плащ – из транспарантного холста!
Армагеддон, прости судьбу мою.
Мне здесь не жить. Нет над тобой креста.

Я ухожу, смеясь, в широкий мир.
Кайлом и стиркой руки облуплю.
Продута ветром грудь моя до дыр!
Да ветер больше жизни я люблю.

2.

В горьких трущобах со сводами тюрем,
В норах казарменной кладки,
В острых дымах наркотических курев –
Живо, наружу, ребятки!

Сладкие роды. Сопливые бабы.
Молот и серп – над локтями.
Сдерните эти нашивки хотя бы –
Рвите зубами, когтями!

Очередь улиц на детоубийство,
Бабы, занять опоздали.
Черной поденкой вы плод погубили,
Праздником – вновь нагуляли.

Праздник-душа: демонстрация, флаги,
Радио, зельц да вишневка,
Да из бумаги навертим, бедняги,
Красных гвоздик под “Каховку”!

С этих дождей-кумачей забрюхатев,
Выносив четкие сроки,
В горьких трущобах рожаю дитятю,
Жилисто вытянув ноги:

Ну же, беги, несмышленый бубенчик,
В Гарлем лабазов и складов,
В ночи разъездов, где винный путейщик
Перебирает наряды

Белых метелей, в дымы новостроек –
Брызнули ржавые крепи!
Режь головенкой солдатскою, стоек,
Сцепки, и спайки, и цепи!

Мать – обрекаю тебя я на голод,
На изучение грамот,
Где иероглифы – МОЛОТ И ХОЛОД –
Спят в заколоченных рамах.

Мать – я толкаю тебя из утробы:
В нежном вине ты там плавал!.. –
В гарь полустанков, в тугие сугробы,
В ветра белесую лаву.

Я изработалась?.. – Факел подхватишь.
Быстро обучишься делу.
…Картой Луны – потолок над кроватью.
Мучась, ломается тело.

Все я запомню. Сырую известку.
Содранную штукатурку.
И акушерку, что матерно-хлестко
Боль отдирала, как шкурку.

Вышит на шапочке – крест ли багряный?..
Серп-ли-наш-молот?.. – не вижу.
Выскользнул сын из меня, окаянной.
Ветер нутро мое лижет.

Ветер, ломяся до сердца упрямо,
Злые пустоты остудит.
Здравствуй, лисенок мой. Я твоя мама.
Пусть будет с нами, что будет.

ДИТЯ ОВИДИЙ В БАНЕ

Ах, баня… воды с высоты… и волчьи пламенные крики
Людей, чьи красны животы и дымно-кочегарны лики…
Свод зелен – малахит тяжел – чрез пар тела горят огнями…
И каждый – беззащитно-гол, шов на рубце, и шрам на шраме…
Клубятся тел златых дымы… в подмышках – ужас угнездился…
Мы – голыми – из чрева. Мы – наги – на ложе: кто влюбился.
Мерцают потно: грудь, живот, и чресла – ягодою виснут…
Мы люди. Всяк из нас – умрет. Нас в землю грязную затиснут –
Не спросят, кто нас обмывал, кто в погребальные рубашки,
Слепяще-чистых, наряжал… и так во тьме замрем, букашки,
В дощатых длинных кораблях, сработанных по росту, точно…
Ах, баня, мальчик вот, в слезах – он в зеркало глядит нарочно,
Он видит!.. – амальгама – дрянь… сползает… отражает еле
Старуху, ржавую как скань, – она забыла в колыбели
Себя… и груди – козьи – врозь – девчонки рядом с ней… из чана
Льет на старуху: друзу, гроздь, хрусталь и слиток, сон тумана,
Гремящий ливень, водопад – воды?!.. из чана?!.. ЭТО – баня?!.. –
Льет – жизнь, что не придет назад, – лови: морщинами, губами…
Льет – слезы!.. Поцелуи – льет!.. Мальчонка, что на баб ты голых
Так пялишься?!.. раззявив рот, глядишь на них, парных, веселых?!..
Им на тебя, пацан, плевать. Уж больно хороша парилка.
Трет дочь мочалкой жесткой – мать. С гранитных плит крадет обмылки.
Дрожит слезою меж грудей алмаз – у молодой. У старой
Зад шире римских площадей, и задохнулась от угара,
И ловит воздух черным ртом… Гляди, малец, как это просто –
Вот так и мы как раз умрем, в парных клубах увидя звезды…
Вот так – вон, в зеркале – гляди – обнимемся, застыв улиткой,
В любви, – а там – пойдут дожди,
Пойдут косящие дожди – к помывке собирай пожитки…
И, плача, – невозвратный путь!.. – увидишь в амальгаме мыльной:
Во тьме горит сосцами грудь, глаза, – а дале – мрак могильный…
А дале, в духоте, во мгле – малек, два зуба, щеки – красны:
Как банный пар навеселе, как меж грудей алмаз опасный,
Ты верил в то, что жизнь прекрасна.
ТЫ БЫЛ РЕБЕНКОМ НА ЗЕМЛЕ.

АНКОР, ЕЩЕ АНКОР!..

В табачной пещере, где дым, как щегол,
Порхает по темным закутам,
Где форточка, будто Великий Могол,
Сощурилась мерзлым салютом,

Где добрая сотня бутылей пустых
В рост, как на плацу, подровнялась… –
О, сколько штрафных этих рюмок шальных
За мощным столом подымалось!.. –

Где масляных, винных ли пятен не счесть
На драной когтями обивке, –
В каморе, где жизнь наша – как она есть,
Не сахар, не взбитые сливки, –